Татьяна Сорокина - Мыколка

— Хе-хе, — рассмеялся довольный помещик, — задаст он жару некоторым задиристым личностям.

Князь нахмурился

— Илья, я не нахожу в этом ничего хорошего, мне совсем не хотелось такого ажиотажа вокруг сына, но видимо этого уже не избежать.

— А я думаю, что в этой ситуации есть и хорошая сторона, — продолжил Вершинин, — ты ведь не будешь отрицать, что у Николки из-за обстоятельств его происхождения могут быть различные неприятности, но если окружающие будут знать его репутацию, как стрелка или фехтовальщика, то желающих оскорбить его будет немного.

Князь кивком согласился с приятелем, хотя по выражению его лица было видно, что предпочел, чтобы Илья Игнатьевич поменьше упоминал о прошлом его сына. Они сидели и оживленно беседовали, когда в дверь гостиной постучали. После разрешения князя к ним зашел взволнованный Энгельбрект и торжественно доложил.

— Ваше Сиятельство, фельдъегерь канцелярии Его Императорского Величества просит его принять.

— Конечно, — торопливо сказал Шеховской, — пусть немедленно проходит.

Оба друга встали, и в это время в комнату зашел офицер. Он приветствовал хозяина и с поклоном подал ему запечатанный пакет.

— Ваше Сиятельство, — сказал он, — прошу принять письмо его Высокопревосходительства графа Бенкендорфа, он настоятельно просил ознакомиться с ним и отписаться немедленно. Я уполномочен дождаться вашего ответа.

Князь распечатал пакет, развернул лист бумаги и впился в строчки.

Внимательно прочитав письмо, он повернулся к Вершинину и с растерянным видом сообщил.

— Государь желает наградить меня орденом Георгия второй степени и просит прибыть через неделю в Гатчинский дворец. Кроме того, он, не дожидаясь сдачи экзаменов, определил Николеньку корнетом лейб гвардии гусарского полка. И просит, что бы тот прибыл вместе со мной на это награждение, уже в гусарском мундире.

— Поручик, — обратился он к фельдъегерю, — пожалуйста, подождите, я вас не задержу, сейчас только напишу ответ. Можете пройти в обеденный зал, перекусить, к сожалению, не могу составить вам компанию. Энгельбрект, проводи его Благородие в зал, — приказал он дворецкому.

Когда они остались вдвоем, Андрей Григорьевич развернул еще одну краткую записку, которую уже писал лично Бенкендорф.

— Дорогой друг, хочу тебе слегка пояснить, в чем дело, император хочет, чтобы твой сын провел показательный бой с де Жюссаком, этот, недавно появившийся у нас француз, до настоящего момента выиграл все свои бои, и ведет себя крайне заносчиво. Его Императорское величество надеется, что Николай Андреевич, который так себя проявил в последних событиях, сумеет остановить победный марш гордеца. А по поводу ордена император сказал, что это его извинение за, то, что твои заслуги в свое время не были оценены должным образом.

Он прочитал ее вслух и потом посмотрел на Вершинина. Тот слегка улыбнулся,

— Вот видишь, стоило тебе попасть на глаза императору и все закрутилось, как в романах. Ну, что от всего сердца поздравляю и радуюсь за тебя. Давай пиши ответ, и надо отметить это дело, как мы это обычно делали в молодости.

Катенька впервые в своей жизни ехала одна с визитом. Конечно, с ней были сопровождающие, но это были просто слуги, а вот отца, который всю жизнь был рядом, сегодня не было. Дорога не заняла много времени вот она уже на Большой Миллионной заходит в дом княгини. В дверях ее встретил важный мажордом и после ее сбивчивых объяснений исчез в коридоре. Не прошло и несколько минут, как оттуда, шурша платьем, вышла княгиня Голицына.

— Здравствуйте Ваше Сиятельство, — застенчиво пролепетала девушка, — надеюсь, я не опоздала.

— Ну, что ты душа моя, конечно нет, пойдем скорее со мной, я смотрю, ты совсем продрогла, сейчас мы с тобой попьем чайку. Ты, как насчет чайка?

— Ой, спасибо, Евдокия Ивановна, вы так добры, я с удовольствием откушаю с вами.

Они прошли в столовую, где немедленно им был доставлен дымящийся самовар и чайный сервиз.

Княгиня, угощая девушку, искоса следила за ее манерами, и к своему удовольствию обнаружила, что придраться ей, в общем, не к чему.

— Интересно, где Вершинин нашел ей такую гувернантку, надо бы с ним потом поговорить, Нинель меня недавно просила найти хорошую воспитательницу для внучки.

Пока они пили чай, Евдокия Ивановна ни о чем особо не расспрашивала свою ученицу, а наоборот рассказывала ей о Париже, о том, как там живется.

— А вот папенька мне никогда не рассказывал ничего, а ведь там жил почти два года, — с обидой сказала Катенька.

Княгине стало так смешно, что она чуть не подавилась, чаем, который она прихлебывала с блюдечка.

— Что может рассказать молоденькой девице отец, о времени, проведенном им в Париже, сколько у него было любовниц и в каких кабаках кутил, — смеялась она про себя.

Но вслух, тем не менее, сказала:

— Катенька твой папа, был там во время войны. Он, наверно, считал, что рассказы о ее ужасах, не для юной девушки.

После чая они прошли в библиотеку, где княгиня, уже примерно составившая план занятий, начала свои уроки. Рассказывала она все, не в пример интересней, чем мадам Боже, поэтому внимание Катеньки было обеспечено. Они с небольшим перерывом прозанимались два часа, а потом, немного помузицировали в две руки за клавикордом.

После этого их пригласили в столовую на обед. К обеду к княгине приехала ее давняя подруга, в отличие от княгини, она была еще замужем, очень этим гордилась и вспоминала своего мужа, где только можно.

Когда Евдокия Ивановна представала ей молоденькую девицу, она восприняла это, как очередную блажь подруги и довольно равнодушно приветствовала Катеньку.

За столом обе подруги вели оживленный разговор, нисколько не стесняясь, девушки. Но та слушала их вполуха, потому, что людей, о которых шла речь, она не знала.

Но вот Нинель Александровна сказала:

— Ах, Евдокия, слышала ли эту ужасную историю, о нападении на дом Шеховских, представляешь, там трое убитых!

Со стороны Катеньки раздалось всхлипывание, и она упала со стула.

— О господи, что с ней стряслось? — удивленно вопросив, вскочила с места Нинель.

— Я тебе потом объясню, — тихо сказала Голицына, звоня в колокольчик.

Появившейся прислуге она приказала немедленно принести из ее будуара флакончик с нюхательной солью. Катенька лежала в обмороке, но ее щеки начинали розоветь. Когда княгиня поднесла к ее носу флакончик. Катенька чихнула и попыталась сесть.

— Как ты себя чувствуешь моя дорогая, — озабоченно спросила Голицына, — может, тебе лучше полежать.

— Нет, спасибо Евдокия Ивановна, мне уже лучше я сейчас встану.

Она с трудом уселась за стол и залилась горючими слезами.

— Прошу вас, расскажите, что там произошло у Шеховских? — сквозь слезы твердила она.