В. Бирюк - Фанфики

— Так! И с вас за каждого вот, бритого-стриженного по 12 гривен епископу!

— Резов ты, клирик, а не умён. С кого спрос? Кто епископу платит? Стригаль или баран бритый?

— На кого лаешься, сопляк?! На слугу владыкину?! Тебе, стригалей хозяину, платить! Твоя вина! Вот посчитаю всех, да за каждую бороду, за каждую голову…!

— Хайло прикрой. Все стриженные-бритые сами об том просили. Моей и моих людей — вины нет. Хочешь виры брать — иди, вон, с нищебродов гривны выколачивай. А вон и полный видок — семь свидетелей. Расспроси, коль не веришь.

Из баньки появляется команда «чистильщиков». Половина — рябиновские мужички, половина — уже здесь нанятые. Тянут трёх «обработанных» — три розовых, чистеньких, лысеньких как младенцы, старичка. В чистых рубахах, но без штанов. Дедки абсолютно умиротворены. Благостны, напарены, бесшанны. Мало что пузыри не пускают.

— Это, боярич, последние. Упарились старые. Портов на них не хватило. Да и не надо им — как бы не обделались.

Клирик шипит, но бригада в один голос подтверждает мои показания:

— Уж они просили-упрашивали! Головами в полы били, кланялись! Уж не бросьте вы нас, люди добрые, обстригите-то вы нам власы да бороды…!

Ярыжка епископский в изумлении глядит на сотника. Сотник плечами пожимает. Да уж, ситуация ни в «Правду», ни в «Устав» — не лезет. Не бывало такого на «Святой Руси»!

Я же говорил: законы пишут для нормальных людей, а не для попаданцев.

Сотнику я предложил глянуть на «отказников» — может, кто и заинтересует. Чистая любезность. Но оказалось эффективно: двух разыскиваемых душегубов и беглого холопа — сотник углядел. Преисполнился ко мне благодарности, на клирика… поморщился и ушёл со двора с добычей.

У верхнего конца стола сидит благостный, но грозный — «слуга царю, отец солдатам» — Аким. Собственноручно черпает кружкой медовуху и подаёт дедкам:

— А вот примите-ка за боярство моё. А пойдёшь ли ты, раб божий, обшитый кожей, ко мне в вотчинку?

Очередной дедок водит носом вслед за кружкой в руках Акима и частит:

— Пойду-пойду, батюшка, пойду-пойду, родименький!

Бедняга рябиновский, которого я в писари определил, разворачивает новую бересту — на столе груда заготовленных договоров-рядов, писарь всю ночь мучился — корябал, вписывает туда имя-прозвище, дедок ставит отпечаток пальца, крест процарапывает и получает из рук, теперь уже своего господина, кружку с хмельным.

Один только и поинтересовался:

— А об чём ряд-то?

— А об твоей службе. Господин даёт корм, кров и одёжу.

— А корм-то хорош?

— Корм — по службе, служба — по надобности, надобность — боярская.

Конечные термины в цепи формулировки соединяются в сознании и закрепляются. «Корм»… — «боярский». Ну, кто ж от этого отказывать будет!

А за столом народ уже веселиться полным ходом.

Через час приехал сам тысяцкий, Бонята Терпилич. Со свитой. Дело-то… уж больно невиданное.

— Что ж это говорят, Аким, что ты над людями смоленскими измываешься? Правда штоль?

— Э, Бонята, врут всё сплетники. Не над людями, а над вшами. Вона, вишь — котёл с тряпьём кипит. Тама они, шестиногие. Сынок мой, Ванечка, вшу страсть как не любит. А ты, никак, заступаться прикатил, за вшей-то?

Бонята только хмыкнул. А свита его уже вокруг ямы кругами ходит.

— Вона-вона… Чего морду воротишь? Это ж ты по весне у суконщиков лабаз взял. А ну вылазь сюда по-хорошему!

К вечеру мы «новосёлов» — спать загнали, «отказников» — выгнали. Обиделись на нас городские. Ну и плевать. Завтра уходим.

Интересный у меня набор получился. Из баб — только две. Причём такие… я таких шмар даже у «Трёх вокзалов» не видел. Остальные, примерно пополам — старики и калеки, подростки и дети.

Как оказалось — юность не означает отсутствия криминальности.

Дело к вечеру, несколько мальчишек по двору крутятся, никак не угомонятся. Двое возле Акима присели, он им подкормиться даёт из объедков да расспрашивает о городских новостях.

Я как-то отвлёкся, вдруг мальчишки — ф-ф-р — в стороны. Аким в крик:

— Кошель! Кошель спёр! Хватай! Держи! Лови! Стой! Бей!

Ну и я, сдуру, крикнул, вслед за Акимом:

— Стой! Бей!

Сухан как сидел, так и метнул. Рогатину свою. Вороты открыты были, мальчишка до них и добежал. Рогатина его насквозь пробила и к воротине пришпилила.

Аким кудахчет:

— Я ж… ему ж… я хотел денежку показать. Ну, о монетах говорили, а у меня редкая есть. Только кису достал, только развязывать, а он хвать… А я с завязками-то… руки-то… а он… Вот же гнида! Всё урвать задумал!

Один — пришпиленный висит, подельник его — под дюжим сторожем воротным бьётся. Мелкий — лет 7–8. И ругается страшно:

— Вас всех в куски порвут! В лоскуты порежут! Наши придут — от вас места мокрого не останется!

— Слышь, малой, а ваши — кто?

— Наши — это наши! Страшнее наших — других нету! Мы — запольненские! Нас все боятся!

— А кто ж у вас ватажковым ходит?

— Как кто?! Ты чего?! Ты Очепа Толстого не знаешь?! Да он вас всех с грязью смешает, с дерьмом — скушает! Отпусти немедля! А то хуже будет!!!

Поговорили. Теперь попробуем понять.

Вокруг каждого города идёт стена, перед стеной — укреплённое предполье. Ров, могут быть волчьи ямы — ловушки. Дальше — поле. Чтобы враги скрытно не подошли. Дальше, за полем — слободки. Их во многих городах так по простому и называют — «запольные», «заполье».

Горожане себя различают: городские, посадские, слободские. Дальше идут крестьяне: пригородные и дальние. Смоленск странно построен: в нём нет самого города-детинца. Четверть века назад Ростик только отсыпал валы по верхней части заселённого места — между началами оврагов. Соответственно — нет и отдельных посадов («окольний город»), они в городской черте.

Ростик держал город крепко. Поди, и по сю пору разбойных ватажков в городе нет. А вот в слободках всякая гадость заводится быстро.

«Очеп» в русском языке имеет два разных смысла. Сетка из волос или тонких верёвочек: «бабий очеп», силки на зайца или птицу.

Другое значение: жердь, шест. Для битья в колокол, в колодезном журавле. В избе на такую жердь вешают детскую люльку. «Не вешай ничего на очеп — дитя спать не будет» — русская народная примета.

Раз этот «Очеп» — «Толстый» — бревно, наверное.

Почему начальство и в «Святой Руси», и в моей России любит кушать человечинку именно с дерьмом — не знаю. Какие-то изыски высокопоставленных гурманов.

А вот «хуже будет», в криминальном исполнении — представляю. По своим ещё временам. Эти поползновения и намерения… надо притормаживать. Надо как-то обозначить наш групповой статус в пространстве местных социально-криминальных отношений. Мы-то уйдём, а Николаю с Терентием здесь жить.

Чего-то такого надо… уелбантурить… Как-то… отморожено. Ванька — прогрессор-отморозок? Ну, если для общего блага…