Андрей Смирнов - Рыцарь

Я раньше задавал себе вопрос: куда подевалась личность настоящего сьера Андрэ, когда я занял его тело? Теперь, как мне казалось, я нашёл ответ. Андрэ никуда не уходил. Он постоянно был со мной. Во мне. Наверное, эта мысль должна была обеспокоить меня, Леню Малярова, но ни беспокойства, ни страха не было. Мне была дарована вторая жизнь, и я не боялся потерять себя, уступив личности Андрэ де Монгеля. Мы проникали друг в друга, срастались, как срастаются два дерева, посаженные рядом. Его воспоминания не стали моими, и я по-прежнему был обречён удивляться и время от времени совершать глупости в этом незнакомом мире, но всё же, гуляя по городу, я чувствовал его присутствие также явственно, как будто бы настоящий сьер Андрэ шёл за моим правым плечом, отставая всего на полшага.

А город... А город пробуждался. Людей на улицах становилось всё больше. Открывались ставни, горожане куда-то спешили по своим делам.

Пройдя ещё немного, я увидел женщину, заставляющую лоток фруктами и овощами. Выглядел лоток забавно: это была доска, которая в ночное время закрывала окно вместо ставен. Днём эта доска снималась и ставилась как продолжение подоконника – а со стороны улицы её поддерживали две толстые деревянные ножки. На самодельном столике размещались плетёные корзинки с яблоками, грушами, огурцами и виноградом. В большой корзине лежало несколько кочанов капусты, в маленькой – этаком плетёном блюдечке – красовались тёмно-малиновые вишенки. Заметив мой взгляд, женщина выпрямилась, сдула прядь волос, выбившуюся из-под платка, и оценивающе посмотрела на меня: гожусь ли я на роль покупателя или нет? Видимо, осмотр её удовлетворил, потому что она зачастила:

– Вот, господин, не желаете ли чего? Посмотрите, какие яблочки – все румяные, блестящие, одно к одному! Так и просятся, чтобы их съели. А может быть, вы вишню хотите? Я только сегодня нарвала... А вот груши какие! Сладкие – ммм!..

И торговка закачала головой, изображая, какие они сладкие.

Меня, признаться, чрезвычайно позабавил этот образец бесхитростной средневековой рекламы. Я улыбнулся и остановился около лотка.

– Я больше твёрдые груши люблю, – сообщил я женщине.

Торговка обрадованно засуетилась, сообразив, что завлекла-таки потенциального покупателя в свои сети.

– Так есть и твёрдые! – сказала она. – Выбирайте, господин, какие вам больше понравятся. Сейчас я вам их...

И снова наклонилась к большой корзине. Видимо, груши другого сорта она ещё не успела выложить.

– Да не надо, – остановил я её. – Я лучше вон то яблоко возьму.

– Какое? Это?

– Нет, которое слева... Вот это. Сколько оно стоит?

– Два гроша.

Первым моим побуждением было сунуть руку в карман, но карманы на одежде сьера Андрэ не водились. Протянул было руку к поясу – и тут вспомнил, что кошелёчек-то я с собой не взял. Как после встречи с епископом Готфридом был кошелёчек убран в седельную сумку, так оттуда с тех пор и не извлекался...

Я виновато развёл руками:

– Извини, хозяйка. Кошелёк забыл. В следующий раз что-нибудь куплю.

Торговка окинула меня испытующим взглядом.

– Вы ведь из людей Родриго или Рауля будете? – прищурившись, спросила она.

Вдаваться в объяснения о том, что я свой собственный вольношатающийся рыцарь, мне не хотелось, и поэтому я просто кивнул и сказал:

– Да.

– Берите так. – И торговка протянула мне яблоко. Видя, что я не тороплюсь взять его, почти насильно вложила в мою руку. – Берите. Кушайте на здоровье.

– Спасибо.

– Вам спасибо, что от этих антихристов нас избавили.

Я надкусил яблоко и спросил:

– Почему же они антихристы? По-моему, самые обычные бандиты.

Торговка всплеснула руками:

– Антихристы они и есть! Ведь в Риме ж без малого вот тыща лет, как Диавол во плоти сидит, над Словом Господним глумится и антихристов по всей земле рассылает, чтобы народы смущать и в страхе держать. А Роберт этот как раз один из главных антихристов и есть. Он уже не раз на город наш и на нашего господина Бернарда нападал. Прямо как волк на смиренну христову овечку.

Пряча улыбку, я снова надкусил яблоко.

– ...А ещё говорят, – заговорщически известила меня торговка, – что мог этот Роберт в настоящего волка превращаться, а иногда и в птицу. А иногда ещё он превращался, но не до конца, а был как бы чудищем: телом вроде б человек, но вместо головы – крылья и клюв птичий. И в виде таком, будто бы в доспехе, неуязвим он был ни для стрел, ни для какого иного оружия. Вот и позапрошлой ночью он таким был – да только как увидел он, что одолевают благородные господа Родриго и Рауль, а с ними и сам сеньор Бернард его богопротивное воинство, испугался за свою жизнь и хотел уж было в птицу совсем превратиться, чтобы улететь в свой замок, – да только в тот же миг неуязвимость его исчезла, а его самого и убили... Да вы ж, наверное, сами это всё видели?

И торговка вопросительно посмотрела на меня. Было ясно, что если я вдруг скажу: «Нет, Роберт был самым обычным человеком», никакие мои доказательства не поколеблют её веры ни на йоту.

Поэтому я не стал разочаровывать безызвестную создательницу европейского народного фольклора, коротко кивнул и, буркнув: «Конечно, видел», пошёл себе дальше.

Гулял я долго. Добрёл до ворот, прошёлся вдоль городской стены, покружил по городу... Солнце стояло уже высоко, когда я вернулся в замок. Бернарда, Родриго и Рауля я нашёл в «банкетном зале».

Моё благодушное настроение мигом исчезло, стоило взглянуть на их лица. Впрочем, их голоса я услышал ещё на лестнице. Сеньоры изволили лаяться.

– ...Я требую, чтобы мои люди были похоронены согласно христианскому обычаю! – орал Рауль.

– Так и будет, – отвечал Бернард, волком глядя на виконта. – Их похоронят так, как должно хоронить по настоящему христианскому обычаю, так, как это было во времена апостолов, а не так, как потом придумали эти римские дьяволопок...

– Клянусь – ещё одно слово, и я вызову вас на поединок!

– Успокойтесь, Рауль, – быстро сказал Родриго. Он был единственным, кто не махал кулаками и не плевался слюной. – Дон Бернард, мы не намерены обсуждать вашу веру. Но будьте любезны также не оскорблять и нашу! Я знаю своих людей. Насколько мне известно, все они были добрыми католиками. Но даже если это и не так, это мои люди, и я буду отвечать за них перед Богом – я, а не вы. То же самое может сказать о себе и дон Рауль. Как вы поступите со своими умершими – это пусть останется на вашей совести... хотя всё-таки я бы взял на себя смелость посоветовать вам не гневить Господа и похоронить их по-христиански... Но уж как нам быть с нашими умершими – это уж позвольте решать нам самим!

Бернард де Эгиллем тяжело вздохнул и опустился в кресло.