Андрей Смирнов - Рыцарь

Больше всего неприятностей причиняли насекомые. Полагаю, что в конце концов насекомые просто сжирали живьём людей, лишённых каких-либо возможностей бороться с ними. Если их не опережали крысы.

Естественно, солнечный свет не проникал сюда, на минус третий этаж удивительного замка Кориньи. Единственный свет сочился через маленькое окошечко в двери, а в коридор, в свою очередь, он попадал из помещения, где сидели тюремщики. Но разделение на день и ночь существовало, и отличить день от ночи было легко: по интервалам между «завтраком» и «ужином». Тот, который был короче, являлся днём, который длиннее – ночью. Полагаю, кормили нас приблизительно в десять часов утра и в шесть вечера.

«Днём» крысы вели себя не слишком нагло: копошились где-нибудь в углу, в старой соломе, или бегали по камере, задевая ноги. Куда хуже было «ночью», поскольку забраться на мою, с позволенья сказать «кровать», им не составляло никакого труда. В первую же ночь я проснулся от того, что меня укусили. В последующие ночи приходилось спать вполглаза и постоянно отгонять этих тварей. Наибольшей опасности подвергались ноги, хотя крысы могли вцепиться и в горло и вообще в любую часть тела. Тогда я объявил им войну и прикончил штук тридцать. Помогло. Мерзавки стали осторожнее.

Прошло два дня, а на третий меня, уже успевшего ознакомиться с основами здешнего «миропорядка», несколько удивил шум отодвигаемого засова и скрип двери – правда, не моей, а соседней. Я встал и, подойдя к двери, приник к забранному решёткой окошку. Я ничего не увидел, но слышно было неплохо.

В камеру справа от меня вошли два тюремщика. Вошли и задержались. Я слышал их голоса, но слова разобрать было невозможно. Через некоторое время голоса затихли. Последовала длительная пауза, завершившаяся вознёй, сдавленным рычанием и резким окриком. Через минуту дверь камеры заскрипела снова. Загремел засов, задвигаемый на место. Я разглядел обоих тюремщиков, когда они проходили мимо моей двери. Одного, невысокого жирного борова, звали Жуан. Имя второго, который был повыше, имел бороду и вообще выглядел слегка «презентабельнее» своего свинообразного спутника, было мне неизвестно.

Жуан почёсывал причинное место и ухмылялся. Его товарищ, кажется, тоже выглядел удовлетворённым.

– Хороша шлюха, – услышал я реплику Жуана, когда они проходили мимо. – Надо бы отнести ей объедков.

Итак, в соседней камере сидит женщина. Похоже, дон Альфаро был сторонником равноправия полов и полагал, что в его личной тюрьме прекрасно уживутся и мужчины и женщины. Если Анна Альгарис содержалась в таких же условиях... Образ черноволосой и черноглазой испанской красавицы, возникавший перед моим мысленным взором каждый раз, когда я вспоминал о племяннице Родриго, от этих мыслей должен был потускнеть. Но почему-то не потускнел. Возможно, её просто нет в живых. Год в этой тюрьме...

А вдруг это она – в соседней камере? Злая ирония судьбы: в соседних камерах сидят завшивевший «ангел рода Альгарисов» и её горе-освободитель, только-только начинающий вшиветь. Замечательно. Романтика!..

Нет, вряд ли это она. Но кто бы ни была эта бедная девушка, лучше бы ей умереть сразу, чем гнить в этом подземелье. И обо мне можно сказать то же самое... А вот хрен! Не выйдет! Всё равно я выберусь!

Второй визит в соседнюю камеру произошёл следующей ночью. Тюремщики дежурили в две смены. Днём за «порядком» на нашем этаже следило двое, ночью – только один. В принципе, за порядком можно было вообще не следить, поскольку сбежать отсюда было практически невозможно, но тут граф Альфаро решил перестраховаться. Ночной работничек воткнул факел в одну из скоб в стене, отпер камеру моей соседки, сделал всё, что хотел, и, закрыв за собой дверь, пошёл обратно по коридору. В свете факела я его разглядел: жилистый старик с весьма мерзкой физиономией. В правой руке он нёс факел, а левую с недовольным видом вытирал об штаны.

Ровно через день в камеру неизвестной мне девушки – полагаю, это была сравнительно юная особа, поскольку о старухе вряд ли бы отозвались «хороша», – заглянул Жуан. Его напарник с ним не пошёл. Как я понял из их экспрессивного испанского диалога – они орали друг другу через весь коридор, нимало не заботясь о том, что их могут услышать заключённые, – напарник Жуана приобрёл от моей соседки в подарок дикое количество специфической фауны. По этому поводу сельская шлюха, с которой он также время от времени имел сексуальные контакты, выставила его за дверь. Также она заявила, что от него воняет, как от козла, а напарник Жуана полагал, что это происходит от того, что он трахается с моей соседкой. Мысль о том, что это происходит потому, что он никогда не моется, видимо, не приходила ему в голову. Жуан смеялся, называл своего напарника чистоплюем и говорил, что сельскую шлюху, которая отказывает по причине каких-то там букашек, надо трахнуть без всяких разговоров и не заплатить после этого ни единой медной монеты.

Вдоволь наоравшись, Жуан зашёл к моей соседке, и некоторое время всё было как обычно. Но вот дальше...

Сначала послышался шум. Он был достаточно громким, чтобы проникнуть сквозь толстую каменную стену. Я поднялся с тюфяка и подошёл к двери. Что там происходит, чёрт возьми?

Когда я приблизился к окошку, шум сразу же стал громче. Теперь ясно можно было различить женские крики, угрозы и звуки ударов. Кажется, милейший Жуан развлекался тем, что пытался сделать из моей соседки теннисный мячик. Чем, интересно, она его так разозлила? Откусила член? О, это было бы неплохо! Такие ублюдки не должны размножаться.

Когда он за волосы выволок её в коридор, я припал к прутьям решётки, силясь разглядеть её лицо. Смотреть было особенно не на что. Она была разукрашена синяками – и старыми, и новыми – и выпачкана в собственной крови. Платье на ней не успело ещё превратиться в лохмотья и представляло собой просто грязную тряпку. Но я сразу понял, что это не Анна. В её лице не было ни чёрточки, из которой можно было бы вывести, что она находится в родстве с бароном де Эро. Тем не менее её лицо показалось мне до странности знакомым. Где я её мог видеть? Когда?..

– Луис! – заорал Жуан, по-прежнему волоча за собой девку. – Эта шлюха снова колдовать начала!.. – Собственно говоря, это далеко не всё, что он изложил своему напарнику, но поскольку всё остальное было различными испанскими ругательствами, то эту часть монолога Жуана я опускаю. Но слово «колдовать» открыло в моём мозгу потайной ящик и я вспомнил, где и когда я встречал эту девушку. Я очень удивился: по всем статьям она должна была быть мёртвой вот уже два месяца. И тупо пялился на внезапно – и, Бог мой, в какой обстановке! – воскресшую Жанну до того момента, как в «кадре» появился Луис. Вместе они принялись избивать Жанну. Внучка ведьмы – или дочь, не знаю, кем она приходилась старушке, – отбиться и не пыталась. Всё, что она могла сделать, – это попытаться уберечь наиболее уязвимые места. Но её попытки имели мало успеха. Должен отметить, что тюремщики проявили при её избиении не столько опыт, сколько завидную творческую фантазию. Процедура, помимо ругательств, сопровождалась ещё и настойчивыми вопросами: «Будешь ещё колдовать? Будешь?..» Сдавленным отрицательным ответам Жанны ублюдки не верили.