Алексей Кулаков - Наследник (СИ)

— Довольно на сегодня. Теперь, Димитрий Иоаннович, с копьецом малость потрудись у столба — отработай тот подходец с обманкой, что я в прошлый раз показывал.

По примеру наставника уложив свою саблю на плечо, царевич поймал взгляд раскрасневшегося княжича и кивнул, вызвав у того дополнительный румянец удовольствия. И то сказать, из всех родовитых ровесников наследник выделял (едва заметно, но все же!) только Мстиславского, Ваську Скопина—Шуйского, худородного Адашева и его, Петра Горбатого—Шуйского!.. Ну, еще княжича Старицкого иногда замечал, хотя батюшка говорил, что скорее присматривается.

Тук. Тук–тук! Тук–тук–тук!..

Некогда гладкий деревянный столб, примерно на треть своей длины вкопанный в землю внутреннего дворика Теремного дворца, был уже порядком попятнан едва заметными вмятинками, оставшимися от тупого (зато увесистого) наконечника тренировочной рогатинки царевича. И если с саблей Дмитрий был покамест твердым середнячком, делая успехи скорее в защите, чем в нападении, то с копьем уже стал довольно опасным противником — по крайней мере, ровесников он валил на землю вполне уверенно.

«Ноги, лицо, рука–бок, бедро–живот… Уф! А мы вот так!»

Подтоку рогатинки повезло больше, чем наконечнику — буквально врубившись в твердую древесину, он смог оставить на столбе не обычную вмятину, а полноценную царапину. Подвернись под такой удар человек, большой и очень болезненный синячище был бы ему просто гарантирован.

— Очень хорошо, Димитрий Иоаннович.

Внимательно отслеживающий все успехи (и неудачи) своего подопечного, боярин Канышев ковырнул пальцем довольно глубокую борозду, глянул на подток, затем на совершенно не уставшего копейщика…

— Неплохо.

Выхватил из воздуха брошенную ему одним из помощников рогатину, и медленно, в несколько движений, показал два новых финта. Потом отошел в сторонку, а его подопечный еще добрых полчаса терзал беззащитную деревяшку.

— Довольно.

— А поединок?

По–доброму порадовавшись удивительной выносливости десятилетнего ученика, боярин согласно хмыкнул, легким кивком предложив выбирать противника самому.

— Адашев!

Успешно отмахивающийся от наскоков двенадцатилетнего Ивана Даниловича Захарьина, подросток отскочил назад и оглянулся, умудрившись вдобавок разминуться с деревянным «клинком» даже и не подумавшего сбавить напор боярича.

— Подь сюда.

Бум!

Напоследок дальнему родственнику царевича все же удалось попятнать худородного, попав прямо в шлем. Сзади.

— Щит вздень. Встали. И… Начали!

Тук. Тук–цзанг! Сшии!..

Два мальчика медленно кружили по небольшому пятачку: Тарх, даже не пытаясь атаковать, внимательно отслеживал все движения противника, а Дмитрий играл затупленным наконечником рогатинки, заставляя время от времени дергаться чужой щит. Вот они остановились. Вот они закружились опять.

Шшии–тук!

Копьецо быстрой змеей попыталось укусить закрытое тягиляем плечо, ткнулось в щит, получило отменный удар саблей и бессильно упало, открывая прекрасную возможность для…

Бум!

— Кх–ха!..

Для того, чтобы подток рогатинки проявил себя, с силой воткнувшись в большую железную бляху, что защищала живот. Затем середина копьеца приняла и отбросила прочь резкий удар–отмашку деревянной «саблей» и глухо стукнулась о подставленный козырек шлема.

— Хха!

Отпрыгнув назад и крутнувшись вместе с рогатинкой, Дмитрий ускорился и на выдохе чуть расслабил кисть, позволяя рогатинке вылететь вперед. Резко сжал руку, останавливая оружие — а сын опального Данилы Адашева замер, скосив глаза на упершееся в грудь напротив сердца железко.

— Чистая победа, Димитрий Иоаннович.

Боярин Канышев довольно цокнул языком, хлопая в ладоши: засуетились помощники, собирая деревянное оружие, только и ждавшая того теремная дворня облепила бояричей и княжат, в несколько рук снимая тегиляи, наручи и шлемы, с поварни принесли сразу два кувшина теплого молока, сдобренного липовым медом…

— Хорошо держался.

Услышав тихие слова от проходящего мимо царевича, Тарх быстро огляделся по сторонам — не слышал ли их кто? Уж он–то точно знал, как больно ранит чужая зависть. Обидными словами, презрительными взглядами, оскорбительными намеками и постоянными напоминаниями о его худородстве. После того случая, как он испил сбитня из рук наследника, родовитые сверстники учли все свои ошибки (вернее, это сделали их отцы), и уходили с дворика для занятий только после того, как его покидал Димитрий Иоаннович — притом внимательно следя, чтобы сын опального Адашева не лез к будущему властителю Руси.

— Молодец!

Канышев, наставляющий в воинских искусствах не только первенца великого государя, но и второго из царевичей, Иоанна Иоанновича, мог себе позволить похвалить его во всеуслышание — что частенько и делал. Да и просто так подбадривал и привечал, помогая выжить в жестоком мире Московского кремля. Самостоятельно сняв с себя стеганный доспех и шелом (дворня его своим вниманием особо не баловала), он отнес его к остальным, и уже привычно пристроился в самый хвост куцей очереди молочного «водопоя».

— На, испей.

С неподдельным удивлением поглядев на Мстиславского, долговязый подросток помедлил, а потом осторожно принял глиняный кубок с молоком. Проследил глазами направление, куда незаметно (ну, как получалось) косился обычно равнодушный к нему Федор, наткнулся на внимательный взгляд государя–наследника, дополненный едва заметным кивком, и отпил, не чувствуя вкуса. Это что же получается, Димитрий Иоаннович желает, чтобы он и княжич подружились?..

Погруженный в ежедневную рутину, товарищ головы Печатного двора Петр как раз думал, не пойти ли ему пополдничать, когда услышал позади конский всхрап и злое ржание. Быстро развернувшись и на всякий случай отступив, он окинул всадника оценивающим взглядом. Не боярин ли какой, или приказной дьяк, не надо ли перед ним шапку ломать?

— Кто таков будешь?

Оставив шапку в покое, книгопечатник коротко ответил:

— Петр сын Тимофеев, прозван Мстиславцем.

— А где сам голова?

— До Бронного приказу отошел, я за него буду.

Задать следующий вопрос служивый не успел: в один момент двор наполнился десятком дворцовой стражи, сопровождающим… Глядя, как приметный игреневый жеребец плавно улегся на землю, позволяя юному всаднику покинуть богато изукрашенное серебром седло, Мстиславец ОЧЕНЬ удивился.

— Рот закрой, да шапку прочь.

Выполнив все рекомендации постельничего сторожа, весьма многозначительно пощелкивающего нагайкой по голенищу сапога, заместитель начальника царской типографии поспешил к драгоценному гостю.