Игорь Денисенко - Ронин

— Я все понял. Поехали!

В замешательстве я пробыл долю секунды, но информация обрушилась на меня как цунами. Образы и воспоминания чужой жизни давили снежной лавиной, сминая, стирая мое я, как тряпка стирает запотевшее окно. Сжигали как песчинку в огне печи. Ещё секунда и я потонул бы в чужом сознании, потерялся. Зрение уцепилось за некий кусочек реальности и я остался. Всплыл вцепившись взглядом в руки. Мои руки, догадался я. Только были они в морщинах и мелких шрамах, словно неумелый повар шинковал лук всю свою жизнь а ни разу мимо руки не промахнулся. Но руки эти не дрожали. Хотя в сердце жило предчувствия скорой кончины. И разум четко предвидя конец, хотел совершить нечто в последний раз. Старческие, сморщенные руки перебирали дорогие для сердца вещи и предметы. Вот они раскрыли расписной футляр в виде тубы для чертежей и извлекли на свет картину. Матовый рассеянный свет проникал в комнату через окно.

Руки развернули картину накрученную на валике, украшенном с обеих сторон рукоятками из красного дерева. Это — какемоно, определил я вид картины, традиционное панно на особой бумаги из рисовой соломки, наклеенной на тонкую ткань. На панно черной тушью нарисован старец, он стоит на краю скалы опираясь на меч и смотрит в долину. А за его спиной вершина горы поросшая соснами. Старик нарисован мелкими но решительными мазками. Он практически силуэт, в котором смутно угадывается кто-то знакомый. Но его эмоциональное состояние выражено очень четко. Он — уходящий, достигший своей вершины, смотрит в долину как на пройденную жизнь и в нем нет ни обиды, ни сожаления, ведь за его спиной молодые сосны тянущиеся к небу. Его ученики.

С левой стороны вертикальной вязью в скорописной манере лаконичная надпись, которую можно перевести как «Мертвые живым глаза открывают» и подпись Нитэн.

Матерь божья! Я чуть картину не выронил. Они меня в учителя вселили! Но руки не дрогнули, я не контролировал тело как это было с Иори, не стал симбиозом, а поселился где-то на задворках сознания.

Руки меж тем бережно свернули картину, положив её назад в футляр. Затем уверенным движением руки открыли скрытую в стене нишу и извлекли бронзовый кругляш и кинжал. Пальцы нежно и трепетно прикоснулись к цветкам сакуры покрывшим цубу. каждый лепесток каждая тычинка были не то, чтобы видны и выпуклы и точны в своем изображении, словно они были живые только застыли в металле. На другой стороне цубы была надпись, два вырезанных в бронзе иероглифа. Смысл надписи от меня ускользнул, был он неожиданно несерьезен и вызывающ одновременно. Словно молодой буси, выигравший один поединок, похваляется что он непобедим. Вольно перевести это можно было как «благородный бродяга». Я конечно утрирую, но противоречивое словосочетание звучало для японского слуха дико, как для русского «непьющий бомж».

Что видимо и вызвало улыбку сенсея.

Вот и всё, что у меня есть, думал сенсей, разглядывая свои сокровища. Все знаки и символы моей жизни: Цуба, сделанная мной по молодости лет. Последняя картина. И аи-гути, подаренный мне дайме Кумамото, в знак того, что отпускает меня со службы на отдых. Из всего этого имеет ценность только моя книга. Её будут читать и изучать ставшие на путь воина.

Мастер подошел к стене и отодвинул створку, открывая вид на заходящее солнце. Окунаясь где-то там за горизонтом в море оно окрасило горизонт нежным розовым светом. У подножия горы были видны крыши домов с загнутыми вверх углами.

Мастер сидел в вольной позе наслаждаясь красотой неба и вечерними звуками цикад.

Внезапно желание смерти притаившееся где-то в затылке стало набирать силу.

Я затравленно оглянулся. Это не было похоже на шепот Сергея Викторовича, на брюзжание Юрика. Это не было похоже на голосовые команды, которые я всегда игнорировал а именно желание, желание принесенное извне но настолько всеобъемлющее, граничащее с вожделением. Что каждая клеточка организма потянулась к нему. Жаждало его исполнения, дрожало в предвкушении.

Разум пришел в ужас, сознавая к чему нас толкают. Но сознание помутилось.

Сердце забилось в бешеном ритме. Кровь прилила к голове. Я уже не различал Розовой ли это закат, или это полопавшиеся капилляры в глазах окрасили мир красным. Правая рука выхватила аигути, заткнутый за поясом, и, воткнув его в левый бок, рывком вспороло живот до самой грудины. Ужасная боль очистила разум. Наваждение разом пропало. Но сенсей не раскаивался, не сожалел. Его сознание восприняло это как должное, как порыв души. Встретить смерть воином. Я же раскаивался, что не поверил Дарье и не ушел вовремя. Свет мерк в глазах очень быстро. И мы умерли.

— Да. Так точно. Вторая фаза испытания прошла успешно. Спасибо товарищ генерал. Служу отечеству!

Радостный оживленный голос, который меня так раздражал. Может я пришел в себя только ради того, чтобы прекратить это сладостное поскуливание, исходящее от Юрика. Он несомненно уже дырку в мундире сверлил под орден и пагоны под звездочки дырявил. Дешевый авантюрист! То с чашками чехарду устроил, то самурая зарезаться заставил.

А ведь для самурая это как раз поступок естественный, тем более на склоне лет. Фигляр! Мысли яростным вихрем пронеслись в голове, пока створки саркофага открывались.

Яркий свет ударил по глазам. Я прищурился.

— Молодец! — сказал Юрик и осекся.

Я вытащил свою левую руку из наручника, и шагнул к Юрику. В правой руке я держал аи-гути, и с него капала кровь.

— Парень не дури! Брось нож!

— Щас! — процедил я сквозь зубы. Меня словно жаркой волной накрыло. Время остановилось. По крайней мере мне так показалось. Люди были не люди, а недоделанные роботы. Они двигались очень медленно. Очень. Так, что охранник Сергей ещё не достал пистолет я уже достал Юрика. Он ещё пытался зажать рукой шею, а Вадим уже лежал уткнувшись лицом в стол. Я перепрыгнул через стол, и, выбивая пистолет из руки охранника, вогнал аигути ему подмышку. Незнакомец, с невыясненным именем и прошлым, пришедший на смену Сергею Викторовичу так и остался невыясненным, теперь уже одноглазым трупом. К дверям рванул Леха, но я подсек его по дороге мягко отправив отдыхать на полчаса как минимум. И по пути закрыл дверь. Дарья оцепенела и прижалась к стене.

— Ну? — спросил я, только сейчас заметив, что запыхался и время продолжило свой бег.

— Боже! Зачем? Зачем ты это устроил? Я же просила тебя уйти ещё вчера?

— Я не хочу уходить неизвестно куда и неизвестно зачем. Пока ты не скажешь зачем я вам понадобился и кому ВАМ?

— Я же всё сказала?

Даша дрожала. Её мутило от вида крови и от моего вида тоже.

— Ты не сказала ничего. Меня твои ответы не устраивают. Если не хочешь присоединиться к сотрудникам на полу, ты должна ответить!