Юрий Валин - Мозаика мертвого короля

Видимо, джина во мне плескалось даже больше, чем я думал, потому что я повернул назад. Стукнул в дверь королевского покоя.

— Мой король, там этот мальчишка… Если нам от него что-то нужно, кость лучше вправить. Ибо сдохнет… В смысле, умрёт.

— Ты думаешь? — мирно отозвался король. Он лежал и его согревали девки. Я видел их среди подушек, — жались, ласкали многократно сшитую плоть.

— Лапа мальчишки распухла и синеет. Верный признак, — пояснил я приоткрытой двери и рыгнул.

— Скажи Брехуну и Коротышке, пусть повозятся, — проурчал Эшенба. — И пусть хорошо кормят выродка…

Поскрипывали колёса фургона. Я ехал чуть левее, копыта Смыка неторопливо ступали между заросших камней. Ветер изменился, — с моря несло солью, в которой таилось жаркое дыхание далёкого Жёлтого берега. К полудню здесь будет пекло. Пустошью нам придётся двигаться до завтрашнего вечера. Заночуем у Двух колодцев, утром выйдем на тракт. До Глора четыре дня пути.

В фургоне царило молчание. Сукс сидел на козлах, деловито встряхивая вожжами. Хвост лежал на пустых мешках: парню было совсем худо. «Хвосту пришла пора подлечиться. У него слишком дрожат руки», - сказал король, и его пятнистые губы дрогнули в улыбке. «Прихвати героя и будь милосердным». Я понял. Лучнику сказали, что он едет к лекарю. Есть такой в Глоре, — умелый и не болтливый. Это уж точно.

Подъём тянулся полого, камней в еще зелёной траве было немного, фургон шёл легко. Хорошее время весна. Насекомых мало, йиены и пишачи бродят дальше в холмах. Впрочем, сейчас нам придётся сворачивать туда же. На подъеме будет сложно, — фургон хоть и пуст, но толкать его через осыпи ещё то удовольствие.

Слева сверкнул ослепительный морской простор. Из-под тента фургона высунулся Сукс:

— Милорд, прикажите сворачивать? Надо бы облегчиться.

Я поморщился:

— Давай. Без напряга.

Сукс хохотнул и полез из фургона. Хлопнул по колену Хвоста:

— Пойдём, брат.

— Да мне вроде не надо… — вяло пробормотал лучник.

— Надо-надо. Нам лучше знать. Да лук-то оставь… — Сукс без церемоний ухватил больного за шиворот.

Я сплюнул. Вот животное. Сказано же было, — мягко.

Оказавшись на земле, Хвост взглянул мне в лицо. Я молчал. Лучник попытался усмехнуться, но сил даже на это не хватило, он едва стоял на ногах.

— Пошли, брат, — Сукс потянул его за рукав. — У моря, на ветерке-то…

Я много раз видел, как умирают люди. Все без исключения надеялись пожить ещё. Хвост из настоящих бойцов.

Они шли к обрыву. Сукс подталкивал товарища в спину, — не терпится управиться, в городе давно не был, поразвлечься охота. Хвост ковылял с трудом, колени его старчески подгибались.

Я накинул поводья на скобу фургона, зашагал следом.

Ветер донёс слова Сукса, на краю обрыва развернувшего лучника к себе лицом:

— Мешок твой парни уже разобрали, а мне кинжал достанется. Да что ты глазами лупаешь? Оглох, что ли? Снимай.

Он потянулся к кинжалу конгерской работы, висящему на поясе Хвоста. Лучник вырываться не стал, колени его подломились, он ткнулся головой в живот бывшего товарища. Но я заметил движение костлявой кисти к голенищу сапога.

Видно, уже обрезали боги нить его жизни. Сотню раз я видел Хвоста в бою. Жилистый, костлявый, быстрый, как болотная гадюка желтушников, он и стрелой, и ножом бил без промаха. Но всё осталось там, в прошлом.

— Да стой ты, дохляк! — Сукс сорвал ножны с кинжалом и тут же ударил лучника в горло своим ножом. Отклонился, стараясь не запачкаться, и, упёршись ногой в грудь, отпихнул Хвоста. Лучник беззвучно исчез за кромкой обрыва.

Сукс обернулся ко мне:

— Вот чудной. До конца думал, что я шучу. Эх, надо было сапоги снять.

Я кивнул:

— У него за голенищем стилет был. Из муравьиных, тех, что с чёрными камнями.

— Ух ты! — Сукс обернулся к обрыву, попытался что-то разглядеть в пене прибоя. — Я не знал. Даже не видел у него такую дорогую штуку.

— Так берёг Хвост свой стилет, — объяснил я. — Он его у Крабьего мыса взял. Тебя с нами тогда не было.

— Достать бы, — жалобно сказал Сукс. — Вот я дурень.

Я молча согласился. Ударил сильно. Короткий и широкий клинок купеческого ножа перебил бойцу позвоночник. Удар получился чересчур сильным, — я с трудом удержал оружие. Сукс словно сам прыгнул с обрыва. В отличие от лучника, он орал.

Через несколько мгновений послышался шлепок о воду. Я вытер нож и пошел к фургону.

Смык вопросительно фыркнул.

— Так веселее, — объяснил я коню. — И им будет о чём поболтать, и нам с тобой спокойнее. Пошли, что ли?

Через осыпи мы перебрались только к вечеру. Колено у меня разболелось. С трудом забравшись на козлы, я натянул рубашку и взял вожжи. Ломоть лепёшки с солониной жевал уже на ходу. Ничего, лишние полдня пути мы переживём. Теперь я Либ Грам, — обедневший лорд из Талата. Есть такое местечко к востоку от Нового Конгера. Там действительно обитает некий Грам. Он даже внешне смахивает на меня. Но он человек семейный, домашний. А я малость непоседлив, любознателен и даже пытаюсь выручить несколько «корон», приторговывая разными разностями. Посредничаю, — чечевица, снадобья, арбалетные болты, — мне без разницы. Могу подобрать увлекательную работу для знающего колдуна. Ну, это тонкий вопрос. Ничего, в Глоре полно людей, которые не откажутся помочь Либу, — достойному человеку из конгерской глуши. Найдётся, кому оказать услугу и лорду Либену, — кое-кто ещё помнит такого человека. Собственно, разница между Либеном и Либом символическая, — один мёртв, другой жив.

Моряк солидного полуторагодовалого возраста сидел на краю узкого металлического трапа, одной рукой ухватившись за поручень, другой водил над водой, временами растопыривая пухлые пальцы и бормоча что-то весьма похожее на заклинания. Солёная волна обдала босые ноги, но малыш на очередную шалость моря внимания не обратил. Страховала малолетнего морского волка нейлоновая стропа, пристёгнутая к широкому поясу, обхватывающему пузико ребёнка. От солнца мальчика прикрывал маленький тент. Кроме страховочного пояса, на младенце красовались великолепные шорты из тонкой парусины, — широченные и снабженные вместительными карманами. На запястье побрякивал браслет-оберег из тщательно подобранных красных и фиолетовых аметистов.

Из глубины воды на поверхность моря поднялось несколько пузырей.

— Буль! — не замедлил известить наблюдатель.

— Сейчас всплывут, — согласилась стоящая на краю кокпита мама, — молодая гибкая женщина чуть выше среднего роста, по имени Лот-Та. Коротко стриженные белокурые волосы, покрытые яркой голубой косынкой, открытый полукомбинезон, ремень, увешенный инструментами. В меру загорелая кожа, симпатичное лицо, голубые глаза. Руки в рабочих рукавицах.