Илья Стальнов - Ночь пяти стихий

– Нет, Евлампий, – сказал он. – Так не принято.

– Уйди, – прошипел Убивец и обжег Пузо таким жутким мертвенным взором, что тот невольно отпрянул.

– Пузо дело говорит, – выступил вперед татарин. – Что это ты топором размахался? Если каждый без суда начнет брата Топором кромсать – никакого закона тогда в ватаге не станет. Вмиг друг друга поубиваем.

– Верно, – донеслось из собравшейся толпы.

– Хоть скажи, за что его?

– Неча топором без толку размахивать. Убивец огляделся и громко прошипел:

– Дурачье!

Он резко вырвал у Пузо свой топор, но все-таки спрятал его за пояс.

– Я же того выловил, – сказал он, – кто все наши планы воеводе выдавал. Сколько он нашего народа угробил. Вот он. Иуда, – он ткнул пальцем в направлении бледного, сидящего на земле Гришки.

– Неправда! – в отчаянии закричал Гришка и поднялся с земли. – Никого я никогда не продавал! С чего ты взял?

Гришка прекрасно понимал: единственное, что может его выручить сейчас, – это хорошо подвешенный язык. Нужно затеять спор. В этом деле Убивец не особый мастак.

– А правда, с чего ты взял, что он нас продавал? – донеслось из толпы.

– Кто ж тебе это сказал? – поддакнул татарин.

– Так все же ясно, дурило! – прохрипел Евлампий.

– Кому ясно? – не унимался татарин, по привычке улыбаясь во весь беззубый рот. – Неплохо б доказать слова эти. Что у петуха хвост – и в то поверить трудно, пока своими глазами петуха не увидишь. Так люди разумные делают.

– Да чего тут доказывать? – нетерпеливо, с какой-то жадностью заорал Косорукий Герасим. – Пришибить его – и все дела. Никогда этот Гришка мне не нравился. Тоже мне – грамотный. А от грамоты все беды!.. Всех бы грамотных зараз пришибить – насколько б легче жилось.

– Нет, братья родные, суд должен быть, – махнул рукой татарин. – Чтобы все по правилам было. Говори перед всем народом честным, что против Гришки имеешь.

– Рассказать? Ну что ж… Кто знает доподлинно, откуда он, такой умный, на нашу голову свалился? Никто его раньше не видел. Может, сам воевода эту свинью нам на зимнюю дорогу и подложил.

– Надо б там его было в снежку и оставить, – поддакнул Косорукий.

– И все он куда-то ходил, все незнамо где бывал – и как уйдет, так дело шальное проваливается. И где с нами пойдет – тоже все наперекосяк. С починком Старостиным кто все сглазил, кто загодя обо всем воеводе донес? Он и донес. А последнее дело кто сорвал? Он и сорвал! Притом так обнаглел, что уже и не таился. Так свистнул, что весь город переполошил. Как живыми выбрались – не знаю. Он говорит, что стрельцов увидел, вот и поднял тревогу. А кто стрельцов тех видел? Кто? Может, ты, Герасим?

– Не-а, – замотал с готовностью головой Косорукий. – Не было никаких стрельцов. Убить его, язву, побыстрее.

– Но не то главное, – продолжил Евлампий. – Грешным делом и меня сомнения брали, пока вот эту щуку не увидел!

Он схватил за руку Варвару и рывком поставил перед собой. Она пыталась вырвать руку, щеки ее побледнели – больше от ярости, чем от испуга.

– Помните, братцы, эту щучкину дочку? Когда в старостином сельце в засаду угодили, так ты же сам, татарин, в нее впился. А как отпустил, так я ее, эту заразу вредную, прихватил с собой. Но до логова не довел. Почему? Меня по голове кто-то дубиной сзади огрел, хотел жизни лишить, да просчитался, поскольку голова у меня крепкая. Я все думал, кто ж меня так приголубил? А как увидел тварь эту, как она с Гришкой милуется, то сразу понял – он!

Дрожащий от возбуждения толстый Палец уперся в Гришкину грудь. Над толпой пронесся вздох удивления, и Евлампий, довольный произведенным эффектом и воодушевленный, продолжил:

– Чуть брата не убил! Через ведьмину дочь он воеводе все тайны наши передавал, хотел всех нас к погибели привести! – Убивец вновь взялся за топор.

– Не гони лошадей! – крикнул татарин. – Дай теперь Гришке слово сказать.

– Пущай говорит! – заорала толпа.

– Убить всегда успеем.

– Говори, Гришка.

Гришка попытался унять дрожь. Сейчас главное не скатиться в панику, говорить здраво, понятно, попытаться одержать победу. Он должен ее одержать, ибо не только его судьба, а и Варина жизнь зависит от этого. Ведь растерзают вместе.

– Неправильно Евлампий говорит, – начал Гришка, собравшись с духом. – Ведь вы послушайте, что он сочинил. Воевода меня, своего верного холопа, положил на дорогу, чтобы я хитростью в ватагу затесался! Но вы же помните, что я сам чуть не замерз – еле отходили. Да и откуда воеводе было знать, что разбойники по этой дороге едут, и успеть меня им подсунуть? И как он мог надеяться, что они подберут замерзающего?

– Умно молвит, – кивнул татарин.

– А что я о наших планах докладывал, так подумайте, зачем мне в починок Старостин было соваться, ежели я знал, что там стрельцы с винтовыми пищалями ждут. Наоборот, я должен был бы за версту от этого места держаться. Не так?

– Умно.

– Что свист в городе поднял, так ведь там отряд городовых стрельцов был. Если Косорукий их не видел, так это не значит, что их там не было. Так ведь. Хан?

– Правильно говорит, могли там стрельцы быть, – подтвердил татарин.

– Что девку спас – истинная правда. Он ее снасильничать и удушить хотел. А мне жалко стало, что молодая и красивая девка так погибнет. Ну а после полюбили мы друг друга, встречались. К ней я и ходил все время. А что секреты она наши воеводе выдавала… Ее староста пытать хотел, чтобы она меня продала и в ловушку заманила, да ничего не добился. Вот как было на самом деле.

Мнения у ватаги разделились.

– Похоже, Гришка прав. Разумны его слова.

– А я говорю – Убивец прав.

– И тот красиво говорит, и ентот. Поди разберись.

Убивец выпучил глаза, взгляд его, как обычно в припадке бешенства, заметался где-то поверх голов, не задерживаясь ни на ком.

– А я говорю – он нас воеводе продавал! – заорал Евлампий, сжав до боли пальцы на рукоятке топора.

– А я говорю – Гришка правду молвит, – громко прозвучал голос Беспалого. Никто не заметил его появления. Лицо его было в ссадинах, он сильно хромал на правую ногу после недавней схватки.

Отбиться он в починке от стрельцов все-таки сумел, но едва мог идти сам. Варвара помогла ему добраться до логова.

– Это кто же? – насмешливо произнес Убивец, мельком взглянув на Беспалого и не удосужившись даже повернуться к нему. – Уж не Сила ли? А может быть, этот Сила с Гришкой заодно?

– Ну, это ты зря.

– Силу мы знаем, – заворчали разбойники.

– Маловато ты против Гришки накопал, чтобы топором его рубить, – сказал Беспалый. – Братва, сейчас всех собак на Гришку вешаете, а истинный предатель будет смеяться в усы над тем, как вы на невинной шее петлю затянули.

Глаза Евлампия бегали все сильнее, его начало трясти, он был близок к падучей. Казалось, ничего не может его остановить. В порыве он выхватил топор, зарычал, на его губах появилась пена. Все невольно расступились, и вокруг него на три шага образовалось свободное пространство, в котором был только Гришка. Евлампий взмахнул топором, будто примериваясь. Силен он был, немного среди разбойников было таких, кто бы не боялся его, и знал он это, но все равно против воли всей братвы выступить не решился. Поэтому второй взмах топора не снес голову Гришки, а пришелся по бревну, в котором глубоко засело лезвие.