Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1

– И отпечатки в деле совпали с отпечатками Евгении Жехорской, – опередил Захарова Бокий. Тому осталось согласно кивнуть:

– Да. Параллельно с этим работали по всем поддающимся проверке сведениям, полученным от Жехорской.

– И опять всё подтвердилось, – вновь встрял в речь Захарова Бокий.

Тот неодобрительно покосился, но стерпел и на этот раз, вновь ограничившись коротким кивком:

– Совершенно верно. Не без нюансов, но в целом, можно сказать, сведения подтвердились. Скажу больше. Помните эпизод, когда Евгения Владимировна обвинила Ляховицкого в организации убийства своего бывшего мужа? Был проведён повторный допрос, и оказалось, что в своих видениях Жехорская отчётливо видела лицо исполнителя. Составили словесный портрет, и с его помощью опознали, а потом и арестовали некого гражданина Кондратюка, который и признался в содеянном.

– Кондратюк состоял в группе Ляховицкого? – уточнил Бокий.

– Можно сказать, да, но шпионом не был, всего лишь пособником. Этого уголовника Ляховицкий использовал исключительно для грязной работы.

– Я так понимаю, что по Жехорской у тебя всё? – спросил Ежов.

– Так точно! – ответил Захаров.

– Тогда давай-ка освети нам личность покойного Ляховицкого.

– Слушаюсь. Ляховицкий Казимир Янович, известный в Киеве врач, кандидат медицинских наук, доцент кафедры психиатрии Киевского государственного университета. Владел гипнозом. По этой причине, то есть как гипнотизёр, с 1932 года находился в нашей разработке.

– А с какого времени он находился в нашей разработке как агент абвера? – спросил Ежов.

– С марта 1940 года, – ответил Захаров.

– То есть где-то за месяц до своей гибели, – подытожил Ежов.

– Чуть меньше месяца, – поправил Захаров.

– Да какая, нахрен, разница: днём раньше, днём позже! – взорвался Ежов. – Главное, он восемь лет – восемь! – был у нас под колпаком, а мы и не догадывались, что именно он является резидентом абвера в Киеве! Так, Трифон Игнатьевич?!

Захаров, понятно, не стал напоминать председателю КГБ, что сам состоит в должности начальника Второго главного управления немногим более двух месяцев, ответил по-военному прямо:

– Так точно!

Ежов меж тем чуть подостыл. В его голосе теперь было больше горечи, чем раздражения.

– Стыдно за такую работу, товарищи, ой, как стыдно! И никакие успехи – а их немало – нам не в оправдание.

Захаров, а тем более Бокий, внимали начальству молча, с каменными лицами, прикидывая: превратится ли теперешний «главгнев» в настоящий разнос, а если да, то останется ли в этом кабинете или пойдёт гулять по всей Конторе?

Именно в этот момент Ежов, набирая в грудь воздух для очередной порции язвительных замечаний, взглянул на лица подчинённых. Видимо, что-то на них прочёл, потому как неожиданно выдохнул, усмехнулся и совершенно будничным тоном произнёс:

– Ладно, перерыв на начальственный гнев окончен. Трифон Игнатьевич, как вы прознали про то, что Ляховицкий – германский агент?

– Как ни странно, в этом нам помогла Евгения Жехорская.

– То есть, как? – удивился Ежов. Тот же вопрос читался и на лице Бокия.

– Ну, тогда она не знала, что нам помогает, а мы, в свою очередь, не знали, что она нам помогла…

Громкий смех перебил выступление Захарова, и тот замолк, недоуменно глядя на хохочущих Ежова и Бокия.

– Ну, ты, брат, даёшь, – покачал головой Бокий, вытягивая из кармана носовой платок, чтобы промокнуть выступившие на глазах слёзы. – Сам-то понял, что сказал?

– Да уж, – поддержал Бокия Ежов. – Давай-ка, расшифруй эту абракадабру.

Захаров не видел в сказанном ничего смешного, обиделся, но виду не подал:

– Ляховицкий именно потому и не попал в наше поле зрения как германский агент, что всегда был предельно осторожен. Но перспектива иметь в качестве агента – он, видимо, был уверен, что Жехорская не отвертится, – жену Секретаря Госсовета кому хочешь голову вскружит. И Ляховицкий спешит доложить о своём успехе, для чего требует внеочередной встречи с резидентом абвера в Москве. А тот, благодаря полученной от ведомства Глеба Ивановича, – кивок в сторону Бокия, – информации, давно у нас под колпаком. Безусловно, сама встреча была обставлена так, что прямых улик против Ляховицкого не давала, но контакт зафиксировали и его повели более плотно. А когда наш человек в абвере передал, что московский резидент сообщил об успешной вербовке Доктором очень ценного агента, имеющего выход на самую вершину властной пирамиды СССР, всё разом встало на свои места. Ведь то, что кодовое имя Доктор носит резидент германской разведки в Киеве, мы знали – не знали, кто это. А теперь недостающие элементы мозаики были получены и когда встали на место, то над подписью «Доктор» возник портрет Ляховицкого.

– Добавь, покойного Ляховицкого, – сказал Ежов. – Так что, боюсь, радоваться тут нечему.

– Ну, не скажи, – не согласился с начальством Бокий. – Доктора нет, но ведь Флора жива-здорова.

Ежов посмотрел на друга как на сумасшедшего:

– Ты что, предлагаешь затеять с абвером оперативную игру и задействовать в этой игре жену Михаила? И думать забудь!

– Ну, положим, я забуду, – ответил Бокий, – но абвер-то точно не забудет, и начнёт восстанавливать связь с агентом – там ведь уверены, что Жехорская их агент. Нет?

– Скорее, да, – вынужден был согласиться с доводами Бокия Ежов. – И единственный человек, который мог бы сейчас поколебать эту уверенность, Ляховицкий, а он мёртв… Да, немцы обязательно будут искать подходы к Жехорской.

– И если мы просто усилим её охрану, это их только раззадорит, – добавил Бокий. – Николай Иванович, Коля, нет ни у нас, ни у Жени другого пути, решайся!

Ежов посмотрел на Захарова:

– Ты тоже так думаешь?

– Так точно! – лаконично ответил контрразведчик.

– А ты, я смотрю, ничуть не удивлена, – сказал Ежов, после того, как изложил Евгении суть своего предложения.

– А я ждала чего-то подобного, Коля, – ответила молодая женщина. – Вы поверили в мою искренность (после того, как проверили, конечно), вы освободили меня от наказания как минимум за убийство Ляховицкого, представив это как допустимую самооборону. Но вы не можете убедить германскую разведку оставить меня в покое. Нет, можно, конечно, мне выступить с официальным разоблачением Ляховицкого («А такого варианта мы и не рассматривали», – подумал Ежов), и тогда, скорее всего, они от меня отстанут. Но тогда всё станет известно Мише, а я этого совсем не хочу!

– То есть, ты готова принять наше предложение участвовать в сложной и рискованной операции, и всё ради того, чтобы Михаил ничего не узнал? – спросил Ежов.

– Не упрощай, Коля, – попросила Евгения. – То, что Михаил не должен ничего знать, это условие моего участия в операции, важное, но всего лишь условие – не причина! А причины… – их много. Но главная в том, что я, вновь народившаяся Евгения Жехорская, в своём прежнем существовании смысла не вижу, а то, что предлагаешь мне ты, как раз и наполнит моё теперешнее существование тем самым недостающим смыслом.