Анатолий Минский - Демон против люфтваффе

«Мессеры» настигли нас парой над кварталами Быдгоща. Моему И-153 увернуться — не проблема, на горизонтальном маневре ни один ганс со мной не сравнится. Но убей Бог не хочу терять ведомого. Попробовал подняться к облакам. PZL начал отставать. Видно, заигравшись со «Штукой», перегрел мотор или поймал цилиндрами шальную пулю.

Такая у меня альтернатива. Вариант раз. Немцы приближаются, в тысяче метров над головой спасительные облака, если нырну в них — ауфидерзейн, в сорока километрах Торунь, найду её по компасу вслепую. Но без ведомого. Вариант два, он на уровне психлечебницы — ввязываться в бой с двумя лучшими истребителями в мире, имея огрызок боекомплекта.

Будь проклят, ангел. Ручку на себя, петля… Представляю рой мыслей у обоих гансов. Прямо по курсу — одинокая, дымящая мотором «Чайка», её кучер не спасается с парашютом, а упорно понукает кобылку к стойлу. Второй не сбегает, пользуясь истреблением ведомого, начинает куражиться в пилотаже. «Мессершмитт» с работающим двигателем всегда может выйти из боя. В том его сила — нападать только с выгодного положения, настигая противника, прерывать неудачную атаку по желанию.

Похоже, новички. Прозевали мой выпендрёж, и на нисходящей ветви петли я стрельнул из ШКАСов примерно в сторону ведомого. Крупный калибр не тронул: тот абсурдный случай, когда нужно, чтобы нацист заорал в эфир «Ахтунг!», напугав товарища, а не молча воткнулся в огороды.

Подействовало. Они пальнули по «Чайке» Збыха, как и я по второму номеру — примерно в ту степь, потом резко забрали вверх. В подобные моменты кажется, что подбиты, такой густой белый выхлоп валит на форсаже. Понятно, в вертикали на И-153 за гансами не угнаться. Поэтому небольшая горка, курс чуть южнее, уводя супостатов от Анджея. Ждём — с.

Ударили грамотно. Ведущий приблизился метров на сто, и когда я скольжением, а потом и виражом выпрыгнул у него из прицела, галантно пропуская вперёд, на меня понёсся ведомый внутри траектории моей дуги. Вот тут, честно говоря, пришлось взмокнуть и напрячься, чтобы не обгадиться. Очередь стеганула по крылу, отчего обшивка украсилась прорехами. Я пукнул ему вслед, обнаружив, что ШКАСы отправились на незаслуженный отдых.

Упорные ребята зашли на следующий круг, проводив меня трассами в облачность. Вывалился из неё я только над Вислой, увидев какие‑то незнакомые мелкие городки. Вот куда занесла трусость! Немцы, естественно, так далеко не забрались. Торуньский аэродром обнаружился к северо — западу через четверть часа, когда уровень топлива заметно понизился.

Скальский приземлился раньше меня, рапортовав, что сбил «Штуку», но потерял ведомого. Я в лучшем положении — один «Юнкерс» вчистую мой, второй, то есть сомнительный, подарил Збыху. Он дотянул до базы в полной уверенности, что герой весь из себя и ас среди асов.

«Ass, — ехидно прокомментировал Ваня. — Но и мы отлично слетали».

Я опомнился. «Прости, что не дал порулить. Увлёкся, блин».

«Не в обиде. В другой раз».

С этим другим разом получилось плохо. Заклеить лохмотья перкали на плоскости — плёвое и привычное механикам дело. Скверно с оружием. ШКАСы клинят и со специальными патронами. Если напихать обычных винтовочных 7.62, имевшихся в Польше в достатке ещё с русских времён, проще считать, что взлетел без пулемёта. В крупнокалиберном осталось десять, хватит на одну короткую очередь.

Механики бросали в воздух «рогатывки», полные восторга от рассказа о бое, я кое‑как их успокоил, упросил лишь поставить на плоскости «Гочкисы», снятые с польских аэропланов, и пристрелять на сотню метров.

За синхронный пулемёт они не взялись. Мол, продырявишь себе винт и нас за него на том свете достанешь. Даже не знают, как близки к истине!

В общем, вооружённый достаточно символически, я сделал один вылет с поручиком на пару вдоль линии фронта. Авиацию противника мы не встретили, вернувшись в Торунь без потерь и без результатов.

На следующий день артиллерия Вермахта начала гвоздить по городу. Докатились сведения о том, как неудачно складываются дела в битве на Бзуре — армии «Познань» и «Поморье» отступают к Варшаве. После обеда приземлился бомбардировщик «Лось», он же PZL-37, с кучей пулевых и осколочных дырок. Офицеры и я, «вольноопределяющийся с личным самолётом», устроили совет — что делать дальше. Остатки авиационных частей, потерявшие технику, перебрасываются во Львов, примерно 550 километров от Торуни. Потом — не известно. Львов на границе со Словакией, которая воюет на стороне Германии, рядом как бы нейтральные Венгрия и Румыния. Ну да, и Советский Союз недалеко. Не хочу! А чего проще — залил полный бак «Чайки», снова намалевал звёзды и дуй в Мачулищи. Извините, товарищ капитан из особого отдела, немного заблудился в полёте, недельку поплутал, пулемёты пропил…

Поэтому исправная машина разделила судьбу покалеченных польских аэропланов — вспыхнула ярким пламенем. Что же, уничтоженной «Штукой» она отработала своё появление в грешном мире.

Мы вылетели на следующий день, 17 сентября. Скальский и Збых поднялись на двух PZL-11, на этих старичках даже от бомбардировщика отстали. А я сел за штурвал «Лося», инструктируемый его лётчиком, он из‑за повязок и ран не решился пилотировать. В обширном фюзеляже с заблокированным бомболюком набилось двенадцать офицеров и подофицеров. Гражина и Ванда с Басей отказались покидать свои дома. Их выбор — тяжёлый, наверное.

За левой плоскостью промелькнула Варшава. Линия фронта подтянулась к ней вплотную. Но о том, насколько безнадёжно положение польской столицы и вооружённых сил, мы узнали лишь во Львове, когда по радио передали, что Красная Армия нарушила восточные границы государства. Отдельные оптимисты пытались вслух надеяться, что русские остановят немцев и помогут сохранению польского суверенитета. Но даже Иван отмалчивался. Как ни настраивала его пропаганда против панов — белополяков, увиденное всегда красноречивее услышанного.

Во Львове царит форменный бардак. Думаю, у поляков остался на 17 сентября приличный мобилизационный резерв в восточных районах и какие‑то запасы оружия, Варшава продолжает сопротивление. Но уже нет ощущения единого командования, самой крохотной надежды на благополучный исход… Ситуация до боли напоминает ту, что сложилась в Мадриде накануне последнего полёта осенью 1938 года, когда поражение неизбежно, это только вопрос времени, и не очень большого.

«Как мы с тобой в войну не ввяжемся, наша сторона проигрывает».

«Не правда! — возмутился мой внутренний компаньон. — На Халхин — Голе победили, потому что там Красная Армия была, а не белополяки и сбродные интербригады».

Я не стал спорить и доказывать, что в Монголии не война, а так — пограничный конфликт на чужой территории. Вдобавок, там мы с Ваняткой ни разу не поднялись в воздух, груши околачивали, потрясая для виду болячками после НКВД. В общем, не наша война и не наша победа, увы.