Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия

— Разрешите, ваше императорское высочество?

— Заходите, Федор Аполлонович, — кивнул я. — Здравствуйте. Дмитрий Николаевич, позвольте представить вам господина инженера Федора Аполлоновича Пироцкого. А вам, господин инженер, я представляю Дмитрия Николаевича Чичагова — великого, не побоюсь этого слова, архитектора. Господин Пироцкий будет строить неподалеку от проектируемого вами города плотину и… — Я запнулся и пожевал губами, привыкая к мысли о том, что решил пойти ва-банк. Для производства тонны стали требуется, по разным оценкам, от двадцати до двухсот тонн воды, так что без водохранилища и, соответственно, плотины никак было не обойтись. — Гидроэлектрическую станцию!

В глазах Чичагова и Пироцкого появилось недоумение. Дело в том, что гидроэлектростанций в этом мире еще не было. Вообще. Нигде.

— Господа, — остановил я готовые сорваться с уст обоих вопросы. — Все объяснения потом. Я вам озвучил свои планы, а конкретно мы будем разговаривать чуть позже. Так что я вас более не задерживаю.

А к вечеру я понял, как мне не хватает Каца. Несмотря на то что я задействовал двух его помощников — тоже были ребята не промах, — да еще и вызвал троих расчетчиков с арифмометрами, нужная цифра все никак не вытанцовывалась. Ибо я хотел сразу начать тянуть железнодорожные ветки к Экибастузу, Джезказгану и Альметьеву. И сразу закладывать медеплавильное производство, нефтедобычу и нефтехимию. А это требовало бюджета почти в одиннадцать миллионов рублей в первый же год. У меня же, даже после резкого взлета моего кредитного рейтинга на внутреннем и международном рынке, связанного с трансваальским золотом, после всех затрат на трансваальские проекты выходило не более девяти, максимум десяти миллионов. Да и они пока, до разрешения проблемы с Англией, были призрачными… Будь здесь Кац — он бы деньги нашел. Точно.

Следующие два месяца пролетели в заботах о предстоящей войне с Англией. Мои проекты как-то двигались без меня. Отчеты-то я по вечерам все-таки пытался просматривать, но ничего предпринимать по ним у меня времени не было, потому как для большинства решений требовалось выехать на место и разобраться более подробно, я же безвылазно сидел в Петербурге и покидал его только по делам флота. Так, в июле пришлось с эскадрой в составе первой линейной дивизии и кораблей охранения выдвинуться к Аландам и проторчать там почти неделю, грозно шевеля пушками в сторону вошедшей в Балтику эскадры англичан. Все ограничилось игрой нервов, но было страшно. Честно. Иначе же было нельзя. Я знал, что могу погибнуть в случае реального боя с английской эскадрой и что это поставит огромный и жирный крест на всех моих планах и на том будущем России, которого я хотел добиться. И прекрасно понимал, что мое присутствие в данном месте в данное время для флота бесполезно. Но я должен был так поступить. Ибо если я отсижусь на берегу, никакие мои преобразования во флоте не будут пользоваться популярностью, потому что для всех я так и останусь «испугавшимся флотоводцем». Так что я крутился как белка в колесе…

Зато флотскими проектами удалось заняться вплотную. Макаров наладил дела на опытовой станции достаточно неплохо. Единственное, что сделал я, — это состыковал отдел судовых двигателей и торпедный отдел. И там, и там активно трудились над турбинами, так на хрен запараллеливать работы? С остальным никаких поправок не потребовалось. Ну, на мой не слишком флотский взгляд. Проблема была только в том, что сам Макаров в преддверии войны с Англией отчаянно рвался в бой: «Хоть миноноску дайте — но в действующем флоте!»

У Попова в Кронштадте по-прежнему было глухо. Нет, он представил мне еще несколько приборов, в том числе и только что законченный им «электрический вибратор» (я едва не поперхнулся, услышав это название), изготовленный по образцу, предложенному немецким ученым, профессором физики университета в Карлсруэ Генрихом Герцем. Но ни о какой радиосвязи и речи не шло. Неужто я его все-таки сбил?..

Слегка отчаявшись, я попытался хоть как-то подтолкнуть Александра Степановича в нужном направлении. Улучил момент и, поднеся руку к работавшему «вибратору», некоторое время наблюдал за волосками на ней, то придвигая ближе, то удаляя. Попов смотрел на мои манипуляции со снисходительным интересом.

— Вот ведь как, — удивленно произнес я. — Вроде бы и не касаюсь этого вашего «вибратора», а волоски на руке все одно дыбом встают. Интересно, интересно… А можно его сделать чуть пошибче? Чтобы волосы на большем расстоянии так топорщило?

— Можно, но зачем? — изумился Попов.

— Ну, руку-то незачем, а вот придумать аппарат, который топорщило бы так же, как волоски, было бы славно. Только подальше, конечно, чем сейчас.

Попов недоуменно уставился на меня. Я пояснил:

— Так ведь можно с корабля на корабль сигналы в тумане передать или ночью, когда фонари включать нежелательно. Скажем, противник рядом, а нам надобно скрытность сохранять…

И тут Александра Степановича, похоже, зацепило. Он вытянул руку и уставился на волоски, вставшие на ней торчком. Я молчал. Больше говорить ничего не буду — Попов должен считать, что до всего дошел сам, а то еще начнет тянуть меня в соавторы. Мне этого не надобно. У меня и так проблем выше крыши, чтобы еще и гениальным изобретателем в разных областях прослыть.

Морской полк разочаровал. Нет, он был уже сформирован и даже неплохо обучен, но до тех показателей, которые я поставил перед Рыльским, было ой как далеко. Пятидесятиверстный марш преодолели всего лишь шестьдесят процентов рядовых и унтеров и не более половины офицеров. Треть солдат вообще не умели плавать, а из тех, кто умел, выйти на дистанцию в милю ни один не рискнул. Отстрелялись также из рук вон плохо. Ножевого боя никто не знал, а пластунским худо-бедно владели человек пятнадцать, которых тренировал сам есаул Хряпов. Я три дня с каменным лицом гонял всех в хвост и гриву, затем устроил разнос офицерскому составу и дал еще полгода. После чего уехал в Петербург — продолжать подготовку к войне…

В конце августа ко мне приехал выпросившийся от начальства Мосин. Его стажировка закончилась, еще когда я только отправлялся в Трансвааль, и с того момента он успел много чего напридумывать. Мы целый вечер просидели с ним, обсуждая его изобретения, причем я не столько давал советы — откуда мне что знать в конструировании оружия? — сколько задавал… всего два вопроса: «А это не сломается в самый неподходящий момент?» и «А не шибко ли дорого это обойдется?». Впрочем, задавал не зря, потому что после них Сергей Иванович, как правило, резко замолкал и начинал яростно теребить бороду.

Единственная интервенция, которую я рискнул ему сделать, — это небольшой рисунок, набросанный мною после дифирамбов Мосина пулемету Максима, с коим он ознакомился, будучи в Англии. Мосин исчеркал множество листов своими проектами пулемета, построенными так же на принципе использования отдачи. Я долго его слушал, а затем взял листок и нарисовал… поршень паровой машины.