Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия

— Хм, странно… — Я покачал головой. — По моим сведениям, именно вы, господа, едва ли не лучше всех можете рассказать нам об этом обществе.

— Ва… ва… вых… — Палашковский разевал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба, не в силах произнести ни слова.

— А вас, кажется, можно поздравить с новосельем? Не подскажете, где вы взяли недостающие двенадцать тысяч рублей на новый дом?

На Бунга было страшно смотреть. Он даже не покраснел, а позеленел.

— И как это так случилось, что наше товарищество упустило возможность начать разработку полей номер сорок девять, шестьдесят два и шестьдесят три?

Над столом для совещаний пронесся мучительный стон. Я выдержал долгую паузу и холодно спросил:

— Ну, каков будет ответ на все мои вопросы? Я жду.

И они заговорили. Взахлеб. Размазывая по лицу пот уже насквозь пропитавшимися оным платочками, хрипя и разрывая пальцами воротнички, бия себя в грудь и призывая Господа в свидетели. Я слушал. Долго. А затем вскинул руку и остановил этот поток сознания:

— Хорошо. Я готов поверить вам еще раз. Один. И если вы меня обманете, то самым легким для вас будет отправиться на каторгу на всю оставшуюся жизнь. Потому что в этом случае из всей вашей семьи пострадаете только вы. — Я сделал короткую паузу, слегка досадуя на себя, что поддался жалости и не решился наказать этих господ немедленно и по полной.

Впрочем, дело было не в одной только жалости. Этих двух придурков мне просто пока некем было заменить. Они варились в бакинском казане уже давно и среди всех присутствовавших обладали наивысшим авторитетом. И мне пока их авторитет был нужен. Иначе надо отодвигать все остальное и плотно садиться в Баку как минимум на полгода, а то и больше. Восток, знаете ли, дело тонкое. Я же позволить себе этого не мог никак. Трансвааль и Магнитная значили для меня куда больше. Поэтому пусть попытаются… это… реабилитироваться. Я окинул настороженным взглядом остальных. Не воспринято ли мое решение как слабость? В принципе у меня по каждому было что сказать. Но на фоне уже произошедшего новые разборки были бы мелочью. Так что промолчим.

Бунг и Плашковский рухнули на колени, что-то восторженно бормоча. Я прислушался.

— Да, конечно, пакет акций будет перераспределен, господа. Это без сомнений. Но полностью лишать вас акций я не намерен. Пусть у вас тоже останется интерес в нашем обществе. Хотя бы процентов по пять. Что же касается остальных… — Я обвел всех многозначительным взглядом. — Думаю, одного урока для всех достаточно. Хотя я могу высказаться по каждому. — И я демонстративно бросил на стол папки, на лицевой части которых были крупно выписаны фамилии присутствующих. — Есть необходимость? Нет. Хорошо, тогда переходим к делам. Господа, в ближайшие несколько лет я считаю необходимым осуществить несколько крупных проектов. Во-первых, в настоящий момент переработка нефти и выработка керосина поставлены кустарно. Между тем существуют технологии, способные в разы увеличить выход продукции. К тому же мы с вами видим, что количество механических устройств в мире растет все более быстрыми темпами. А они не могут успешно работать без смазок, лучшие из которых опять же вырабатываются из нефти и, кстати, носят название «Русские», благодаря тому что разработаны нашим с вами соотечественником, инженером Рагозиным. Поэтому я предлагаю обсудить вопрос о строительстве нефтеперерабатывающего завода, оборудованного по последнему слову современной инженерии и техники и выпускающего не только керосин и бензин, но и всю доступную номенклатуру смазок. Во-вторых, полагал бы полезным заняться вопросом производства и поставки на рынок специальных вагонов-цистерн, а также организовать компанию для их эксплуатации и привлечь в нее специалиста по железнодорожным перевозкам. В-третьих, я думаю, нам следует озаботиться вопросом строительства трубопровода от Баку до Батума. Пора осваивать и южный маршрут поставок…

В общем, после устроенной мною выволочки совещание прошло вполне плодотворно. Влезать в столь масштабные проекты всем было боязно, но еще пуще они боялись рассердить меня. Так что решения по всем поставленным мной вопросам были приняты единогласно. И на следующий день я покинул Баку, оставив здесь, так сказать, на хозяйстве еще одну тройку и пообещав в течение года прислать на помощь еще три. Уж больно крутые дела тут заворачивались. После отъезда из Баку мой резервный фонд похудел еще на двести двадцать тысяч рублей, и это были только расходы на ближайший год. Ой, что там у меня в Трансваале деется? Хватит ли для меня золотишка? А то такими темпами и во всей Африке мало будет.

До Москвы я добрался в середине сентября. Здесь, слава богу, все шло своим чередом. Здание московского общежития Общества вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей тоже уже достраивалось, но пока не было сдано. Задержка была хоть и неприятной — занятия-то уже начались, — однако не катастрофической. Более серьезной проблемой стало другое: четверо студентов третьего курса Императорского Московского технического училища были уличены в хранении революционной литературы и прокламаций. Один из них уже собрал вещи и покинул общежитие с гордо поднятой головой, а трое третий день валялись в ногах у председателя Московского попечительского совета и прибывшего сюда по столь вопиющему случаю свежеизбранного председателя Союза сакмагонских дозоров России генерала Драгомирова. Его вызвали потому, что двое из этих четверых оказались мастерами одного из московских Сакмагонских дозоров.

Я тихонько проскользнул в комнату Дозоров, оборудованную в общежитии, как раз в тот момент, когда он разговаривал с двумя ребятами, и, сделав жест, чтобы не отвлекался, присел в сторонке.

— Ой, не знаю, парень, чем тебе и помочь, — покачал головой Драгомиров. — Тебе голова на что дадена — думать или кашу в нее метать? Ведь сам же обязательство подписывал.

Сидящий прямо перед ним студент тяжело всхлипнул:

— Господин генерал, у моей матери шестеро по лавкам. Я — старший. Как отец помер, так с хлеба на воду перебиваемся. Я ж с пяти лет в услужении, с девяти мешки на пристани таскал. Одна надежда была, что я в люди выбьюсь и сестрам помогу приданое справить. А то ж по миру пойдут. Нету у нас ничего. Совсем… — Голос у парня сорвался.

Драгомиров, побагровев, бросил на меня отчаянный взгляд. Я поднялся и подошел к ребятам:

— А чем вас эти книжки-то заинтересовали? Ну, которые про революцию.

Ребята, обнаружив рядом с собой великого князя, растерянно вскочили. Я успокаивающе махнул рукой — сидите, мол, — и присел сам.

— Ну так чем?

Студенты переглянулись, я усмехнулся: