Александр Антонов - Звёзды против свастики. Часть 2

Михаил сдался, и водка дважды ополоснула пищеводы, прежде чем руки потянулись к закуске.

– Ты только с Наташей своей сомнительной философией не поделись, – предупредил Михаил, цепляя вилкой кусочек селёдки, что, прикрывшись кружком репчатого лука, мок в масляно-уксусной заливке.

– Обижаешь! – возмутился Глеб, присматриваясь к холодцу, – Я пока ещё в своём уме… – и, не удержавшись, добавил: – Не в твоём, – после чего довольно хохотнул.

… – И почему всё так криво получилось у поляков?

Вопрос Михаила повис в воздухе, поскольку непосредственно Глебу он его не адресовал. Но тот откликнулся довольно живо:

– Знаешь, а у меня ведь тот же вопрос. И вот что я в связи с этим предлагаю. Ты распрямляешь политическую составляющую кривоватенькой проблемы, а после я разгибаю другой конец с военной точки зрения, идёт?

– Считай, уже пошло, – усмехнулся Михаил. – После того, как в тридцать девятом Войско Польское отступило аж за Минск, встал вопрос: что с этим храбрым воинством делать дальше?

– Ты это того, за базаром-то следи, – заступился за союзников Глеб.

– А я разве чё? – усмехнулся Михаил. – Ну, пристебнулся малёхо , считай что любя. Правительство Польши, что обосновалось в Лондоне, поначалу ратовало за то, чтобы всё войско потихоньку из Союза эвакуировать. Так, несколько дивизий оказались в Норвегии, сам знаешь, ненадолго. Процесс затянулся. Хлопотное это дело: войска морем переправлять. А тут и Гитлер своим «Тевтонским мечем» размахался. И та бОльшая половина численного состава, что ещё обреталась на союзной территории, в одночасье вновь стала Войском Польским.

– Алаверды, Шеф! – воскликнул Глеб. – Позволь добавить?

– Вообще-то это я должен был сказать «алаверды», когда пожелал бы передать тебе слово, – назидательно произнёс Михаил.

– Не вредничай! – отмахнулся Глеб. – Возродиться-то Войско Польское возродилось. Мы им и оружие вернули, то, что отобрали в тридцать девятом, когда они, как ты выразился, за Минск драпанули. Ой, теперь и я от подколки не удержался. Только и оружие то было так себе, и навык солдатики подрастеряли. Всяко выходило: прежде чем полякам в бой идти, требуется перевооружиться и переобучится. А это время. А нам наступать надо – момент благоприятный. Вот и пошли мы на Белосток своими силами – участие Армии Крайовой, это так, мы бы и без неё справились. Алаверды, теперь правильно?

– Теперь правильно, – кивнул Михаил. – И, главное, своевременно. Участие в Белостокской операции Армии Крайовой, было действительно продиктовано одной лишь политической целесообразностью, и то, что Белосток освобождали как бы они, ария из той же оперы.

– Под названием «А на хрена здесь русские, панове?» – горько усмехнулся Глеб. – Они ведь, как только мы освободили для них часть оккупированных земель, сразу стали тормозить наше дальнейшее продвижение на запад, или я путаю?

– Не путаешь, – успокоил друга Михаил. – Но тут мы, честно говоря, сильно не противились. За такую «дружбу» отдавать жизни наших солдат не сильно-то и хотелось.

– И правильно сделали, – одобрил Глеб. – До фронтовиков всё тоже очень быстро дошло. Нет, простые поляки к нам очень даже хорошо относились, когда начальства рядом не было. Ты ведь, верно, знаешь, что прямой контакт наших воинов с населением не поощряется.

– Как не знать, – вздохнул Михаил, – когда они такой пункт в договор о совместных действиях внесли.

– Даже так? – удивился Михаил. – Не знал. Думал, это просто негласное распоряжение.

– Какое там! Они туда и такой пункт добавили, что дальнейшее освобождение польских земель будет осуществляться Войском Польским при поддержке союзных войск, а степень этой поддержки будут определять сами поляки.

– Это я как раз в курсе, – заметил Глеб. – Не без моего участия сей пункт в договор вносился.

– Ну, да, – смутился Михаил, – чего это я…

– Сколько копий мы тогда сломали, – продолжил Глеб, – Под копьями я подразумеваю, разумеется, карандаши. Когда они нам с Жуковым принесли для согласования карту ротации войск на линии фронта, мы с ним сразу за карандаши и схватились. Чего ведь удумали? Кусок фронта наш, следующий кусок польский, и так по всей линии. И ведь бодались до тех пор, пока мы не пригрозили отвести войска за линию границы.

– И чем дело кончилось? – полюбопытствовал Михаил.

– Вмешался Холлер. Он хоть и пан, но башка у него варит. Договорились, что поляки целиком займут участок фронта на направлении планируемого главного удара. Наши части располагаются справа и слева по всей оставшейся линии фронта. Плюс одна армия остаётся в ближнем польском тылу.

– Это та, которая в итоге остановила контрнаступление германских войск? – уточнил Михаил.

– Она, – кивнул Глеб, – хотя и не в одиночку, конечно. Дыру затыкали и другими нашими частями, да и поляки, надо отдать им должное, за рубеж уцепились зубами…

Михаил посмотрел на замолкшего Глеба, потом напомнил:

– Мы ведь так и не добрались до причины военного поражения польских армий.

– Тут всё просто, – пожал плечами Глеб. – Переоценка своих возможностей, недооценка противника. Им бы, когда они Варшаву заняли, остановиться, закрепиться, начать перегруппировку. А они продолжили наступление. В итоге образовался разрыв между передовыми частями и основными силами. Немцы оказались поворотливее. Перебросили свежие силы из других областей Европы и часть резервов из самой Германии. Создали мощный заслон по фронту наступающих польских частей, да ещё поднакопили силы для фланговых охватов. В итоге попали ударные польские части в котёл. Поскольку были лучшими во всём войске Польском – вырвались и стали отходить к Варшаве. Там уже в спешном порядке возводили защитные рубежи – не успели. Основные фортификационные работы велись на западе, а немцы вновь ударили с флангов и ворвались в город с севера и с юга. Короче, измотанным непрерывными боями лучшим польским частям пришлось пробиваться через занятую врагами Варшаву. Ладно, у немцев тоже не всё получилось, и котёл оказался весьма и весьма дырявым. Арьергардные бои поляки провели весьма успешно, что и спасло их от окончательного разгрома.

– В этих боях пропал Пётр?

Глеб кивнул.

О том, что в благородном семействе Ежовых не всё спокойно, шушукались уже давно: и на светских раутах, и на лавочках у подъездов. «Она ей так прямо и сказала: твой Петька виноват, что моя Светка разродилась мёртвым ребёнком!» – «Ух ты! И не побоялась? Самой маршалице такое в лицо сказать…» – «А кого ей бояться? Они ведь, как-никак, родня, у самой муж герой, а главное, она мать!» – «Это да. А правду говорят, что Петька перед отъездом побил Светлану?» – «Про то не скажу, но наговорил, видно, много чего, раз она ему мертвяка родила» – «Господи! И не стыдно вам такие глупости говорить? Пётр, чай, не к любовнице ушёл, на фронт. А что младенец мёртвым родился, так то бывает, перед Богом все равны…»