Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

– Все бы тебе в чужие дела нос сунуть, Овчинникова! – ответила Варя. Подруга и правда слыла непоседой и неизменно оказывалась в центре любого гимназического скандала. – У мальчишек всегда какие-то тайны, все они не наиграются. Ну стекло разбили, эка невидаль! Может, кто из жильцов этого дома сделал что-нибудь плохое, вот они и решили отомстить!

– Насчет твоего Ванечки – не знаю, а кузен никогда не отличался злопамятностью, – покачала головой Марина. – Да и не похоже это все на обычные мальчишеские шалости и секреты. Знаешь, я не могу надивиться на Николя – с тех пор как в доме появились «американцы», его будто бы подменили. Дело даже не в том, что он стал серьезнее, хотя и это тоже. Нет, просто ему сразу как-то стало неинтересно все, чем он жил раньше!

– Ну и что же, к примеру?

– Ну вот, скажем, эта его дурацкая коллекция, – принялась перечислять Марина. – Он полтора года собирал эти свои открытки, трясся над каждой из них, чуть ли не облизывал, – а потом просто взял и забыл о них! Я с середины мая ни одной не видела, – а раньше каждый вечер устраивался в гостиной с альбомом и часами их перекладывал. Папа даже попрекал его – мол, лучше бы читал книги… А недавно вообще узнала, что он от них избавился – продал! Каково?

– Ну продал и продал, – ответила Варенька. – Чего тут особенного? Значит, надоело. Помнишь, ты тоже два года назад собирала картинки с альпийскими видами. На сколько тебя хватило, на два месяца?

– Если бы дело только в картинках! – вздохнула Марина. – А та история с хулиганами из гимназии? Помнишь, я тебе рассказывала – он еще чем-то в лица им брызнул, к нам потом еще городовой приходил?

Варя кивнула – она помнила рассказ подруги о давнем, майском еще происшествии.

– А еще – Николя почти перестал задавать вопросы папе. А если и задает, то такие… странные. Папа уже и удивляться перестал…

– Тоже понятно, – не сдавалась Варенька. – Это все Олег Иванович и Ваня – они же много всего видели и знают, вот и рассказали Николя. Вспомни, как Иван про Сирию говорил, – так у нас даже географ в гимназии меньше знает!

Марина зачем-то оглянулась по сторонам и понизила голос:

– Ладно, расскажу… только это страшная тайна, никому! Договорились?

Заинтригованная Варя кивнула.

– Понимаешь, у Николя есть такая коробочка. Плоская, размером с книжку. По вечерам, когда он думает, что его никто не видит, он забирается в кровать и открывает ее. Раньше с головой под одеяло забирался, а теперь перестал – вот я и увидала…

– В замочную скважину подглядывала? – фыркнула Варенька. – Это же гадко, Овчинникова!

– Да хватит тебе! – отмахнулась Марина. – Гадко, не гадко… понимаешь, у этой коробочки крышка изнутри стеклянная – и она светится! Просто так, сама по себе! И ладно бы только светилась! Я, когда увидела в первый раз, глазам своим не поверила! Слушай…

– Владимир Алексеевич, вам письмо!

Гиляровский оторвал взгляд от подшивки газет и взглянул на нарушителя тишины. Точнее, на «нарушительницу» – в дверях стояла редакционная барышня. «Московские ведомости», следуя либеральному духу времени, все чаще брали на работу женщин – вчерашних курсисток, как, впрочем, и тех, кто и сейчас грызет гранит науки. Так что в редакции уже пропривыкли к шуршанию юбок и аромату кельнской воды.

– Утром с Николаевского принесли, – продолжала девица. – Вас не было, так я расписалась и пятак на чай дала.

– Спасибо, Фимочка. – улыбнулся барышне Гиляровский.

Та расцвела – Гиляровского в редакции любили, а молоденькие сотрудницы вообще относились к нему как к большому плюшевому медведю, хвастаясь вне службы знакомством с «королем» московских репортеров.

Девушка протянула конверт из плотной коричневой бумаги – рукава ее миленького, цвета какао, платья уродовали черные сатиновые нарукавники.

«Ремингтонистка», – подумал репортер.

С некоторых пор в любой редакции проходу нет от этих трескучих монстров. «Ремингтон № 1» стоила недешево, и работали на этих пишущих машинах, как правило, мужчины; однако редактор «Московских ведомостей», известный передовыми взглядами в вопросах женской эмансипации, первым в Москве стал брать на эту должность барышень-стенографисток.

Письмо легло на стол. «Заказное, срочное, – отметил Гиляровский. – Кто-то счел это послание столь важным, что не поскупился на дополнительные траты. – Такие письма доставляли из почтовых отделений при вокзалах сразу по получении рассыльные. – Так, кто там нам пишет? Хм… Яков Моисеевич Гершензон, Петербург, гостиница, хмм… «Знаменская»? Не «Астория», конечно, но и не постоялый двор… А с чего это Яша подался в Петербург?»

В последнее время Владимир Алексеевич закрутился с текучкой и несколько забросил свое «расследование». Нет, конечно, он по-прежнему соблюдал слово, данное барону и его друзьям, и держал в секрете все, что успел о них разузнать, – но не собирать новых сведений репортер никому не обещал. А потому – регулярно навещал Яшу, благо именно ему барон поручил поддерживать отношения с репортером. И вот стоило на пару дней отвлечься на другие дела, как что-то произошло, а он не в курсе!

Прочтя письмо, Владимир Алексеевич откинулся на стуле и задумался. Содержание оказалось неожиданным. Молодой человек осведомлялся о здоровье, передавал непременные приветы от Каретникова, Никонова и барона (Значит, они тоже в Петербурге? Все интереснее и интереснее…) а также – их просьбу. Даже не просьбу, в сущности, а совет. Барон, прочитавший в «Московских ведомостях» очерк об очередной подземной одиссее репортера, всерьез обеспокоился за того и советовал: ежели глубокоуважаемому господину газетчику придет в голову продолжить расследование жутких происшествий в московской клоаке, то лучше бы ему обратиться к Роману Дмитриевичу, который сейчас замещает Яшу в конторе на Варварке. Этот молодой человек разбирается в вопросах безопасности и с удовольствием составит репортеру компанию в его вылазках или, по крайности, снабдит его кое-чем, что непременно пригодится в клоаке.

Гиляровский отложил письмо и задумался. Строго говоря, он не собирался спускаться в подземелье – во всяком случае, в ближайшее время. Статья написана, с найденными трупами разбирается полиция, в Городской думе вновь поднялся шум – и можно надеяться, что зловещие события под землей не останутся без внимания и не будут похоронены в полицейских архивах.

Однако же было крайне любопытно – что за «вопросы безопасности» имеет в виду барон? Гиляровский успел уже познакомиться с Романом – во время их совместного рейда в «Сибирь», где молодой человек показал себя умелым бойцом, не хуже кавказских абреков и казаков-пластунов. Да и те маневры в Фанагорийских казармах, где он потряс публику невиданными боевыми приемами… нет, нельзя упустить такого шанса еще на шажок приблизиться к загадке барона и его компании. К тому же прозрачный намек насчет «некоторых вещей, которые непременно пригодятся». Это особенно интересно – репортеру памятна была странная раздавленная «стрекоза», которую он выкупил у хитровских бродяг. Сам аппаратик Владимир Алексеевич отдал законному владельцу, Яше, но некий козырь в рукаве приберег. Когда странное устройство попало к нему в руки, он, не сумев разобраться, что это такое, обратился за помощью к одному своему случайному знакомому. Господин этот служил экстраординарным профессором Московского университета по кафедре прикладной математики. Его как-то отрекомендовали Гиляровскому как восходящее светило российской математики, особо отметив, что молодой ученый (40 лет – разве возраст для университетского профессора, пусть и экстраординарного?) особо интересуется механикой полета птиц и насекомых.