Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

– Но, мадам, – воскликнул Луи Анжуйский, – наш сын и так, по праву рождения, может претендовать на Неаполитанский трон!

– Он должен не претендовать на него, а иметь, – отрезала герцогиня. Но тут же добавила мягче: – И вы можете ни о чём не волноваться здесь – со всеми делами я управлюсь и сама.

Вот уж тут его светлости возразить было нечего. В чём, в чём, а в делах хозяйственных его супругу мало кто мог превзойти. Она прекрасно обходилась без показной роскоши, до которой герцог когда-то был так охоч, но и не скупилась – всё только самое лучшее. В итоге, Анжуйский двор стал, едва ли не самым изысканным двором Франции. И настолько богатым, что и военный поход можно себе позволить…

Так что, пришлось герцогу Анжуйскому встряхнуться и, сбросив счастливую расслабленность последних лет, снова начать собираться в Италию.

Звуки боевой трубы и вид собранного войска вернули герцогу прежнее состояние настоящего, не турнирного, азарта. Мерно покачиваясь в седле он слышал за спиной перезвон уздечек, лязг оружия, тяжёлый скрип обозных телег и, молодея душой, в который уже раз, подумал про жену, что она умница.

А сама мадам Иоланда, наводнив оба своих замка мастеровыми и оставив их на попечение расторопного секретаря, с головой погрузилась в дела духовные.

– Пока в королевстве царит относительное спокойствие, я должна хорошо подготовиться, говорила она отцу Мигелю. – При этом короле здесь не будет порядка. Поверь мне, двор я достаточно узнала, так что, пусть лучше его величество не поправляется вовсе. Не то, просветлев умом, увидит, не дай Господи, что из себя представляет его окружение, и натворит что-нибудь невразумительное. А у меня дети. Им нужно спокойное королевство и уверенная жизнь…

Да, на нехватку наследников в герцогстве Анжуйском жаловаться уже не приходилось.

Распалившийся, как встарь, герцог, лишь ненадолго вернулся домой, чтобы залечить душевные раны от очередного поражения, но этого вполне хватило для новой беременности герцогини.

К сожалению, роды не были удачными, и Луи Анжуйскому снова пришлось возвращаться, только теперь ради душевных ран супруги, что и привело к появлению на свет, в январе 1408 года, ещё одного мальчика, которого нарекли Рене.

До самого дня крестин перепуганный предыдущей смертью герцог велел окружить младенца такой заботой, какой не окружали, наверное, даже дофина Франции.

– Мой муж безумно боится заразы, – объясняла мадам Иоланда герцогине Мари, когда та приехала из Блуа посмотреть на племянника, но не смогла пройти дальше порога детской. – Недавняя чума в Ле-Мане заставляет его осторожничать сверх меры. Если так будет продолжаться и дальше, то на крестинах он велит огородить курильницами даже купель, а всех служек заставит вымыться в подогретой воде и натереться морским камнем.

Мадам Мари рассмеялась. Она с удовольствием смотрела на слегка располневшую после родов жену брата и невольно вспоминала свою первую встречу с невзрачной арагонской принцессой, которую они с Бонной Беррийской и Мари д Алансон – смешно теперь подумать – сочли женщиной не самого большого ума. Теперь же, послушать одну и другую, окажется, что они сразу, с первого взгляда, распознали настоящую правительницу в скромной на вид девушке, без конца роняющей свою муфту…

– Что нового при дворе? – поинтересовалась мадам Иоланда.

Она ещё не до конца оправилась, поэтому всё время проводила в жарко натопленной спальне, куда, кроме мужа, допускались только её служанка, духовник и секретарь. Да вот ещё для герцогини Мари было сделано исключение, никого, впрочем, не удивившее. Между обеими женщинами родственные отношения быстро укрепились до дружеских, крайне доверительных. И, пожалуй, никто больше не мог похвастать такими обширными познаниями об истинных причинах поездок герцогини Анжуйской ко двору и о всей той работе, которую она там проделывала. Только парижские ювелиры могли ещё дополнить общую картину размерами тех сумм, которые мадам Иоланда тратила на всевозможные украшения. Но и они очень бы удивились, обнаружив львиную долю своих изделий не на герцогине, а на фрейлинах её величества. И только для мадам Мари все было яснее ясного – она сама помогала золовке советами в подкупе, тасуя придворных дам, словно колоду карт, раскладывая на самых ловких, самых удобных, самых полезных и самых ненужных.

В итоге, за последние пару-тройку лет, состав фрейлин королевы заметно изменился. Мадемуазели Исуар, де Невер, Корбиньи, Леве, де Ватан, Шательро, де Вьерзон и старшая фреqлина – мадам де Монфор… Королева Изабо и сама уже не вспомнила бы, с чего вдруг решила уволить одних и взять к себе на службу именно этих. Кого-то, кажется, присоветовал герцог Орлеанский, кого-то Филипп Бургундский, или епископ Льежский?. А может и Великий Шталмейстер двора?.. Какая, впрочем, разница, если девицы оказались милы, застенчивы и предупредительны. Когда нужно, они крепко держали язык за зубами, а когда не нужно, распускали его до полного бесстыдства…

Хотя о том, что происходило в постелях её фрейлин, королеве знать было незачем – своих грехов достаточно. Зато добродетельная герцогиня Анжуйская очень ловко управлялась этими постелями, изгоняя оттуда одних – уже не нужных, и подкладывая других, для чего-то на сей момент надобных. В итоге, уже через год, по коридорам Лувра ходили, весьма довольные, личный секретарь короля, его же врач, Великий сокольничий двора, Великий шталмейстер, и многие другие, кто тоже поразил бы парижских ювелиров обилием драгоценных безделушек, деланных ими когда-то для герцогини Анжуйской.

– При дворе? – переспросила мадам Мари. – Что может быть нового при дворе? Королю стало лучше, и королева снова беременна. Луи Орлеанский был почти безутешен после кончины мадемуазель д'Энгиен, но теперь успокоился…

– Она умерла? – удивленно вскинула брови герцогиня.

– Увы, да.

– Странно…

Мадам Иоланда сердито поджала губы. Девица, конечно, была продажная, да и глуповата, но вполне могла ещё пригодиться.

– И от чего же она умерла?

Герцогиня Мари пожала плечами.

– Говорят, что отравили, но мне не верится. Кому могла помешать эта мадемуазель?

Женщины переглянулись, понимая друг друга без слов, и мадам Иоланда, хмуро сдвинув брови, бросила презрительный взгляд на серебряное настольное распятие, присланное ей королевой по случаю рождения сына.

– А что стало с ребёнком? – спросила она. – Кажется, у мадемуазель д'Энгиен был сын от его светлости?

– Да, маленький Жан. Валентина Орлеанская взяла его на воспитание – всё-таки, отчасти, он приходится братом её детям, и поговаривают, что в семье его уже прозвали Жан Бастард. Но официально мальчик носит титул графа Дюнуа.