Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

А потом как получилось. В утренних сумерках Петька полез по проходу к австрийским окопам. Видать, хотел сменять яблоки на рафинад или еще что-то. И с той стороны ударил пулемет. Петьку – в решето, яблоки рассыпались по траншее.

Весь взвод вскочил: что за дела? С какого перепугу стреляют? Не было такого уговора!

А я еще по звуку понял: бьют не из «Шварцлозе», а из чего-то навроде «максимки». И доносят, мол, в окопах вражеских солдаты не в австрийских, а немецких касках.

Как есть: ночью австрийцев на позиции сменили германцы. Австрияки нас не предупредили вовсе – вот и братайся с ними после этого. А германцы не то не знали про тряпку, не то нарочно ее положили на условленное место.

К полудню нас артиллерийским налетом накрыло – отсиделись в землянке. Бывало и хуже: и дольше лупили, и сильней. Когда огонь германцы перенесли за наши спины, выглянули из землянок и щелей и увидали, через дым и неосевшую пыль, как поднимаются германские цепи. В былые времена отбили бы мы такую атаку, да что ты! Только времена были уж не былые. Кто-то из винтовки садит, кто-то оружие вырывает.

– Не сметь стрелять! – кричат. – Это же наши братья, селяне да рабочие!

Иные просто побежали. Пецулевич наган выдернул, грозил за дезертирство стрелять, да так и не выстрелил ни разу. Не успел – ему в спину кто-то пулю всадил. Я наган подобрал, в землянку заскочил, из-за плаката «Подвиг и гибель летчика Нестерова» выдернул кожанку.

Выскочил – немцы уже близко, а сзади сплошной вал огня – то их артиллерия нас от запасных позиций и подмоги отрезает.

Помните, я говорил, что на фронте всё просто? Так вот забудьте. Из-под германского удара мы ушли в сторону, в болота. Края нами-то были разведаны, старик за клюквой ходил, пути знал. А уходя, мы вешки убирали.

Солнца нет, зато мох со всех сторон деревьев.

– Не туда куда-то идем, – Пастушок сказал. – Давайте я вас выведу.

– Да помолчал бы, – старик ему говорит. – Выведет он, как же…

Проплутали часов шесть. Стали на полянке лагерем, когда сумерки сгущаться начали – куда уж по темноте идти. Было нас тогда человек двадцать.

– Костры не жечь, – сказал я, будучи за старшего. – Германец рядом может быть. Ночь без огня перетерпим.

– А может, лучше сдаться? – кто-то распропагандированный сказал. – Ведь всё равно скоро и у них революция будет – так товарищ Петр говорил. Мол, русский начнет, а немец закончит.

– А ну мне! Прикладом по зубам не хочешь? Не моги и думать!

Стало быть, разбили лагерь.

Я кожанку достал, стал ее вытирать. Пока она лежала в тайнике, отяжелела изрядно. А чем питалась – непонятно: червями ли, или сырой землей. И землей этой она изрядно перемазалась. Я грязь стал рукой убирать: поверху стер, а вот в трещинках, что всегда в коже есть, она осталась. И вдруг увидал я, что морщинки эти вроде рисунка образуют. Вот ведь оно послание, кое все искали.

Только хотел позвать старика, как тот сам подошел.

– Прихватил и ее? Успел-таки? – спросил, а когда я кивнул, добавил: – Вот и ладненько. Вот и делу конец.

Из сапога достал сигнальную шашку и шнур дерганул. Над лесом зажглась красная ракета.

– Ты чего творишь?! – закричал я. – Немцы нас обнаружат.

– Непременно обнаружат. Мы это послание долго ищем. Теперь найдем этого докторишку, – старик говорит и тычет в меня маузером. – Сопротивление бесполезно. Ты, я видел, наган подобрал. Бросай его на землю.

Вокруг нас уже остальные собрались. Винтовки на изготовку взяли, да всё никак не решат, в кого стрелять.

– Дурак ты, фельдфебель. От ваших Пецулевичу было поручено приглядывать – не появятся ли вещи с аэроплана. Кому ж еще? Все-таки офицер.

– А вольнопер?..

– А он тоже дурак. Тоже искал доктора, но для своих большевицких нужд. Может, хотели скрестить казаков с лошадьми, чтоб получились кентавры-кавалеристы. Уж не знаю, откуда они прознали. Да только если бы он вас с фронта в Петроград увел, ушла бы кожанка.

– И атака сегодняшняя из-за кожанки?..

– Необычно быстро сегодня смекаешь. Думали всё перерыть, ну а коль ты ее прихватил с собой – так то и лучше, – посмотрел он на других и говорит: – А вы, ребята, втыкайте штыки в землю. Для вас война закончена. Сегодня же будете горячее есть и в тепле ночевать, под крышей.

Вот тут я и задумался.

– А награда мне за кожанку полагается?.. – говорю.

– Отдал бы ее раньше – была бы награда. А теперь – уж извини.

– Подожди, я в аэроплане чего нашел, может, за это наградите?

– За что? Показывай.

Я полез в вещмешок и, значит, руки не вынимая, из «Фроммера» всадил в старика четыре пули.

– Ну, что стояли? – остальным говорю. – И кто вы после этого? В плен так захотелось?..

– Так всё равно немцы сюда придут, – мне отвечают. – А теперь нас не погладят по головке.

– Ну и пусть не гладят, переживу как-то. А кожанку в болоте утоплю, сожгу, чтоб им не досталась. Ишь чего захотели – задарма…

Помолчали, но недолго.

– Я выведу вас отсюда, – вдруг сказал Пастушок.

– Да ты что, малой, с дубу рухнул? – спросил Васька Большой. – По темноте нас утопишь.

– Пока сумерки, до темноты час-полтора, а больше мне не надо.

– Ты что, эти места знаешь?..

Мальчишка покачал головой.

– Так как же ты нас выведешь, если дороги не знаешь?

– Места не знаю, а дорогу найду.

– Как такое быть может?..

Тут я за мальчишку вступился:

– Пускай ведет, – говорю, – всё равно хуже не будет.

И он повел.

Шли через туман, какими-то буераками, оврагами. И будто бы прошли немного, версты три всего, четыре – от силы, никак не пять… Дорог не пересекали, никого не встретили. Вдруг расступаются деревья, и выходим мы на берег широченной реки.

– Что-то не помню я на картах такого. Что за река?.. – спрашиваю.

– Волга, – отвечает Пастушок.

Сперва хотел ему уши надрать, да раздумал. Подобной реки в этих лесах быть не может вовсе. Но коль она уже есть – отчего бы ей не быть Волгой? А тут еще рыбака встретили, он посмотрел на нас, как на дураков, но сказал, что мы на Волге у Царицына.

Это как же может быть? Были у Пинска, а тут три версты прошли и Царицын?

– Парень, – кто-то спросил. – А ты можешь увести нас во времена, когда на Руси этот бардак прекратится?

– Назад во времени пути нет, – отвечает Пастушок. – А вперед мне так далеко от дома не разрешают уходить. А если хотите – отведу, откуда я пришел. В Китеж. Туда еще ни одна смута не добиралась.

Разожгли огонь и у костра проспорили всю ночь. Что парень не лжет – уже ни у кого сомненья не было. В Царство Господнее, конечно, никто никого силком не тащит. Но у кого семья осталась, у кого – любимая, у кого – родители.

Утром разделились и ушли в тишь. Кожанку я Пастушку отдал – он обещал приглядеть за ней.