Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

Как только я оказался в кабине, нервное напряжение схлынуло, сменившись холодной яростью.

«Завтра я убью тебя, Рой».

Это мы еще посмотрим, Красный Барон. Я принимаю твой вызов.

Мы взлетели – моя пятерка аэропланов. Смелая красная птичка рвалась в бой. Моторы гудели, и впереди ждало небо. Нас не сбили на взлете, и уже через минуту «собачья схватка» разделилась на индивидуальные бои.

«Что ты ищешь в небе, летун?» – Бес появился справа от меня темным пятном на краю зрения.

– Не сейчас. Видишь, я занят.

На хвосте два «Фоккера». Это не Рихтгофен – я избегаю его, он избегает меня, вступив в схватку с «Кэмелом» Тадеуша. Но те, которые сзади, тоже реальная угроза. Пули свистят в воздухе. В фюзеляже появляются дырки. Рядом падает горящий биплан майора Баркера.

«Что ты оставил на земле?»

Рывок вправо. Вывожу «Кэмел» с линии огня. Я забыл на земле себя, Бес, свою жизнь, свою судьбу. Меня нет. Я умер, как и Тадеуш. Мы все здесь мертвы. Если бы это было возможным, я бы всё отдал, чтобы не было этой проклятой войны. Я не знаю, кто ты и чего добиваешься. Я не умею молиться, я не знаю нужных слов, но если меня услышат, помоги.

И вдруг наступила тишина. Надо мной светило яркое солнце. Я плыл вместе с белыми облаками по небу, наполненному тишиной, светом и спокойствием. Где-то внизу сражались маленькие игрушечные аэропланы, словно дети играли в войну понарошку. Беззвучно вспыхивали разрывы от выстрелов зениток. «Кэмел» с черепом на фюзеляже задымил и вышел из боя, но триплан Манфреда устремился следом за ним – Красный Барон не отпускает добычу. Тадеуш уводил биплан рывками. Рихтгофен не стрелял, поджидая тот миг, когда сможет наверняка поразить цель.

Я устремился на помощь к Тэду, бросив аэроплан в пике. Взгляд залила серая пелена. Черное пятно Беса металось перед глазами. Птица без ног летела убивать.

Мысленно я сократил расстояние между мной и красным «Фоккером». Сознание разделилось – я продолжал сидеть в кабине «Кэмела» и одновременно меня засасывала воронка сна наяву. Второй «я» теперь находился в триплане Красного Барона.

– Здравствуй, Рой, – сказал Рихтгофен. – Впереди твой друг?

В «Кэмеле» Тадеуша загорелось масло. Языки пламени выбивались из фюзеляжа, аэроплан летел, оставляя позади черные клубы едкого дыма.

– Я ведь убью его, если ты меня не остановишь.

Тот Манфред, который говорил со мной, казалось, не зависел от Красного Барона, чьи пальцы нажимали на гашетку пулемета. Прищуренный взгляд, стиснутые губы – Манфред, управляющий «Фоккером», выглядел как хищник, преследующий жертву. Для него существовала только очередная победа.

– Убей меня, Рой, – сказал другой Манфред. – Я ведь предупреждал, что не остановлюсь.

Первый «я» стрелял. Длинные очереди разрывали воздух, но расстояние между моим «Кэмелом» и «Фоккером» Рихтгофена было слишком велико. Поздно! Не успеть… Аэроплан Тадеуша будто споткнулся о невидимую преграду, клюнул носом и стремительно полетел к земле. Из клубов дыма вырвался желтый комочек – выпущенная канарейка устремилась в вышину, словно вылетевшая душа моего друга.

Еще секунда, и Красный Барон уйдет с линии огня, а я упущу возможность убить своего врага. Сознание больше не находилось в его «Фоккере». Оно слилось с другим «я» в кабине «Кэмела». Красная птичка готова была растерзать противника. Но мои непослушные пальцы отказывались давить на гашетку, потому что в кабине «Фоккера» я видел себя.

Я, а не Красный Барон убивал моих друзей. Я, а не Красный Барон вел счет своих побед, словно на спортивном соревновании. Я вспомнил свой беззвучный крик, когда держал на руках тело Аманды.

Кто-то должен остановиться первым. Манфред фон Рихтгофен летел впереди, подставляя «Фоккер» под выстрелы, которых не прозвучало. Мои пальцы соскользнули с гашетки. Мы летели друг за другом, не сворачивая.

С земли стреляли пулеметы.

Возможно, это был действительно удачный выстрел. Возможно, кому-то просто повезло. Потом мне рассказывали, что пуля пробила грудь Рихтгофена у самого сердца, но умер он не в воздухе, а на земле. Его красный аэроплан рухнул у окопов, и множество фигурок-муравьев устремились к павшему хищнику.

Я повернул «Кэмел». Чувств не было – только пустота. Пройдет несколько дней, и победу над Красным Бароном присвоят мне – войне всегда нужны новые герои. Но это будет в будущем. А сейчас я возвращался на аэродром.

Что-то светлое, словно маленькое невесомое облачко, бывшее ранее Бесом, оторвалось от моего биплана, развернуло крылья и устремилось к солнцу за белые пушистые облака.

Памяти павших в той великой битве посвящается…

Реляция в Ставку Верховного Командования. Западный фронт, не дожидаясь полного сосредоточения и развертывания своих частей, 5 августа с. г. атаковал австро-венгерские войска в Галиции, нанеся им поражение. Несмотря на сопротивление врага, четыре его армии были отброшены за реки Сан и Дунаец, что полностью сняло угрозу на юге и позволяет составлять планы вторжения в Венгрию и Силезию, одновременно облегчая задачу по проведению Восточно-Прусской операции. Нами заняты Восточная Галиция, Буковина, начата осада Перемышля. Полностью снята угроза поражения Сербии. Боевые действия велись на фронте свыше трехсот верст, силами 3, 4, 5, 8 и 9-й армий и днестровского отряда, которым противостояло четыре австрийские армии эрцгерцога Фридриха и фельдмаршала Гетцендорфа, а также германский ландверный корпус генерала Войрша. Потери Австро-Венгрии составили 400 тыс. человек, включая 100 тыс. пленными. Наши потери – 230 тыс. человек. Сентябрь, 1914 г. Командующий Юго-Западным фронтом генерал от артиллерии Н. И. Иванов.

В жаркий полдень на крыльцо мелкой галичанской хаты, прильнувшей, словно невеста к плечу жениха, к огромному желтому валуну, взошел чуть прихрамывающей походкой юноша, возникший словно из ниоткуда. По крайней мере, именно за юношу его принял часовой, дремавший поодаль от крыльца, в тени сочной лещины.

– Ну-ка, осади назад! Куда пошел? Видишь, чего написано?

Рядом с завалившимся дверным косяком действительно была прибита дощечка со старательно выведенным словом «ШТАБЪ». Краска на солнце уже облупилась, и пора бы ее было обновить. Впрочем, ни это обстоятельство, ни окрик, никак не помешали молодому человеку войти в хату. Он лишь бросил незадачливому часовому:

– Винтовку подбери, пальцем, что ли, стрелять будешь? – и толкнул скрипучую дверь.

В избе, где кроме прихожей имелась всего одна комнатушка, перегороженная ситцевой занавесью, на узкой кровати, свесив руку к полу, старательно храпел офицер. Китель, портупея и брюки аккуратно сложены на лавке, на столике – ворох бумаг, оплывшая свечечка и пустая кружка. Сентябрьская липкая жара прижала всех, кто находился на хуторе. Люди или ползали наподобие вялых мух, или прятались в тени, где их всё равно догонял полуденный сон.