Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)

Но Славин молчал, руки его дрожали. Наконец решился.

– Вы, – указал он на двоих саперов. – Нужно вернуться. Инструмент берите с собой.

– Можно поинтересоваться, на какой случай инструмент брать? Проволоку резать, или…

– Лопаты. Нужно копать. Давайте с нами еще вот этих солдат, всех трех, от них всё равно проку немного, пусть тоже копают. Потом с богом отпустим. А вы, – теперь он обращался к пластунам, – доставьте в полк унтера и офицера, их будет достаточно для разговора. Нас не ждите, отправляйтесь прямо сейчас, если что – новый плот соорудим, тут леса много…

И они ушли обратно. А потом саперы, видавшие всякие виды фельдфебели, крестились широко и часто, увидев то, что видел до них Славин. И так же крестились пленные, только не справа налево, а наоборот ложился у них крест. Кто хочет властвовать, не такую еще придумает разницу среди людей и веры человеческой. Прапорщик лег рядом с бруствером, потому что знал, не побегут пленные, ведь поняли, что назад их отпускают. А еще не побегут, потому как дело важное все вместе тут делали. Саперы вопросов задавать не стали, хотя могли бы спросить – отчего не сами австрийцы своих мертвяков хоронят? Отчего им приходится по очереди колоть лопатами жирный луг и укладывать мертвые тела в чужой форме? А прапорщик упал в короткий сон. И видел…

Что он видел в том сне – никому неизвестно. Только с тех пор, как вернулись из поиска, ни он, ни саперы многого не болтали. А налеты прекратились. Больше не били с того берега невидимые пушкари, и полк продолжил жизнь. Ведь даже на войне она есть. Начальнику отдела контрразведки Славин сообщил, что, по-видимому, тайная батарея неприятеля передислоцирована, и более странных налетов не будет. И что в расположении полка действительно снятся вещие сны, каждому свое. Говорят, туда приезжал сам командующий, генерал от инфантерии Алексей Алексеевич Брусилов, и пригодилась новобранцам всё-таки наука о чинопочитании, и именовали его верно, – Ваше Высокопревосходительство! – и кричали троекратное ура. А после генерал изволил лечь спать в той маленькой хате, которую первой увидел Славин, как явился в полк. Смотрел генерал свой сон и повел через два года войско в такой прорыв, о котором и мечтать никто не мог, совершив то, что не удавалось никому в этой войне – прорвать полностью фронт и уйти в глубь вражеской обороны. Славин подал рапорт о переводе в другую часть, потому что видел во снах далеко. Слишком далеко, и потерял полностью покой. Потому что в незнании того, что предопределено, – смысл жизни. Может быть, кому-то нужно попасть в горы, к самой вершине мира, чтобы обрести знания, а кто-то видел всё, пока сидел в галицийских лесах. А значит, верно говорят, Бог – везде, и в тебе самом, и когда ты ищешь где-то вдалеке, ты его теряешь…

Он проснулся внезапно и резко. Почудилось сквозь сон, что кто-то толкнул его в плечо.

Вскинулся всполошенно, скосил взгляд влево. Нет никого. Да и кому быть ранним утром в комнатушке на третьем этаже грязной московской меблирашки?

Полежал расслабленно, разглядывая светлые блики на потолке.

Утро было раннее; наверное, часов пять, не больше. Уличные фонари еще горели, и окно отпечаталось на потолке трапецией с размытыми контурами.

Какой славный сон ему приснился под утро! Он с Катенькой гулял в солнечный теплый день по огромному полю, сплошь до самого горизонта покрытому высокой травой, среди которой там и сям поднимались разноцветные головки цветов. На лазурном небе ни облачка, солнышко ласкает лицо нежными лучами, весело щебечут невидимые птицы.

Они смеялись, дурачились, собрали огромный букет цветов. Вышли к речке, извилистой темно-серой лентой изгибавшейся среди полей. За рекой обнаружились белые домики какого-то села. Чуть ниже по течению дымил трубой маленький пароходик.

Катенька обхватила руками за шею, прижалась всем телом и со смехом чмокнула в губы – в одно легкое касание, нежно, так, как умела делать только она. Он обнял ее, носом зарылся в дивные волосы, пахнувшие свежим сеном, травой и цветами…

И тут его толкнули в плечо.

«Вот и всё, – подумал он вяло. – Пора собираться. Нечего тянуть, если уж решился».

Поднялся с кровати, босиком прошелся к окну по холодному дощатому полу.

Небо постепенно синело, но звезды были еще видны. Серпик луны серебрился над крышей соседнего дома. Внизу процокала копытами лошадь – ранняя пролетка отправилась в центр Москвы.

Он налил из ведра воду в медный таз и тщательно умылся – до пояса, пофыркивая от ледяного прикосновения жидкости. Насухо вытерся свежим полотенцем.

Побрился и вымыл голову он еще с вечера, когда окончательно всё решил. Теперь оставалось только причесаться.

Зажег толстую свечу на столе, металлическим гребнем расчесал вихрастые кудри, стоя перед зеркалом на стене.

Белую рубаху купил тоже намедни. Потратил последние деньги, даже на ужин уже не хватило, пришлось доедать сухую коврижку, запивая пустым кипятком. Ну, и ладно. Теперь уж всё равно…

Рубашка была хороша – мягкая, свежая, ладная. В самый раз, как на него сшитая.

Потом надел брюки – ношеные, но вполне еще приличные, без пузырей на коленях, и стрелочки наличествуют. Сойдет.

Ботинки тоже не новые, но начищенные с вечера едва ли не до зеркального блеска. Даже щетку с ваксой не поленился взять у дворника Фомы Кузьмича.

Взглянул на иконы в правом углу комнаты. Нет, молиться сегодня не стоит. Как-то это будет не по-божески, кощунственно. А вот крестик серебряный на цепочке надеть нужно. Он же не нехристь какая-нибудь, и уходить с этого света нехристем не будет. А там уж пусть Господь сам рассудит, достоин ли Игнатий, сын Константинов, священного креста али нет.

Конвертик серенький с предсмертной запиской внутри тоже был заготовлен еще со вчерашнего дня, лежал на столе. Тут же был и наган, снаряженный шестью патронами.

«Впрочем, для моего дела хватит и одного, – невесело улыбнулся кончиками губ. – Нужно только поточнее прижать дуло к виску».

Взял наган. Рукоять точно легла в руку. Металл холодил ладонь.

Мурашки толпой прошлись по позвоночнику. Лицо почему-то сделалось деревянным, предательски задрожали пальцы.

«Нельзя расслабляться, – решительно остановил себя. – Нужно сделать всё быстро, без нюней: раз – и всё».

Глубоко вдохнул, стараясь успокоить грохотавшее сердце. Резким движением вскинул наган к правому виску, ткнул дулом в кожу перед ушной раковиной. Дернул указательным пальцем спусковую скобу.

Оглушительно щелкнуло около уха.

Мир остался прежним – утренним, тихим. Живым.

Осечка?!

«Может, это судьба? – молнией сверкнула мысль. – Может, не стоит?»