Олег Измеров - Ревизор Империи

Заболотный сделал паузу и нервно побарабанил пальцами по столу. Радынов сидел с непроницаемым лицом.

Почему‑то думают, что попаданцы могут сделать в прошлом практически все.

— Знаете, — продолжал Заболотный, — мне никак не дают покоя поражения сердечно — сосудистой и нервной системы с многочисленными кровоизлияниями и кровотечениями. Здесь есть сходство с геморрагическими лихорадками, однако названные лихорадки, как вы знаете, обычно передают животные и насекомые, и тогда не случилось бы пандемии.

— Полагаете, возбудитель обладает сильнодействующими токсинами? — спросил Башенин.

— Коллега, если это токсины, куда они исчезли в последующих подвидах вируса? Вирус в будущем постоянно менялся, но таких серьезных проявлений геморрагии наши потомки не заметили, а это же не фунт изюма, простите за сравнение. Почти сто лет появления все новых и новых подвидов, делающих бессильными лекарства, и ни токсинов не открыли, ни точного повторения клинической картины пурпурной лихорадки. Невероятно!

— Если не токсины, то что же?

— У меня есть скромное предположение, что это аллергическая реакция организма на вирус или на какое‑то вещество, им выделяемое. Необычно сильная, смертельная. В эпидемию выжили те, чей организм не обладал такой гиперреакцией, и это передалось по наследству. Но это пока только скромное предположение. Виктор Сергеевич, вы когда‑нибудь слышали о такой гипотезе там, у себя, в следующем веке?

— Не помню. Честно, не помню, — вздохнул Виктор. — Чем я еще могу помочь? Может, меня изучать надо… только без вскрытия.

— Ну что вы, что вы, — замахал руками Заболотный. — Не могли бы вы быть так любезны дать анализ крови из вены? Нас предупредили, что вы не можете долго быть в нашем распоряжении. Необходимые инструменты у меня с собой, пусть только на всякий случай еще раз прокипятят шприц в стерилизаторе на кухне…

17. Реванш ботаников.

…По потолку нахально ползало несколько мух. Тяжелый майский жук прерывистым зуммером гудел у окна, запутавшись в тонкой кисее занавески.

Виктор сидел, откинувшись на спинку дивана и зажав локтевым сгибом левой руки ватку, от которой пронзительно несло медицинским спиртом. Он чувствовал, как по телу разливается приятный покой и невесомость — светила медицины настояли принять бокал кагора под закусь грецкими орехами. Виктор смотрел на желтые солнечные пятна на крашеном дощатом полу, и ловил себя на мысли, что ему безралична и будущая война, и испанка, от которой, как он ясно понял, в этом мире вылечить не смогут. Здесь надо жить даже не днем, а часом, думал он. Радоваться солнцу на крашеном полу, майскому теплу, жуку в кисейной занавеске, запаху сосны в новом доме.

За окном затухало тарахтенье машин и гудки клаксонов. В открытом проеме двери показался Радынов с какой‑то неестественной, наклеенной улыбкой на лице, навевавшей воспоминания о немых фильмах; Виктор почувствовал в этой улыбке плохо скрываемый страх. Ну да, одно дело — отправиться в поход, получить там ранения или даже погибнуть — это для них понятно, это в них с детства воспитывали, а вот так, как в двадцатом веке — похоронить семью, видеть вокруг себя множество нелепых, случайных, беспощадных смертей, беззащитные жертвы, стариков, младенцев, беременных и больных, понимая, что не можешь их спасти — к такому они еще не привыкли.

"Страх — плохой советчик…"

— Не волнуйтесь, — сухо сказал Виктор. — Есть прекрасная возможность построить везде санэпидстанции, заставить массы соблюдать личную гигиену и заставить ваш бизнес создать санитарные условия на производстве и в быту. И вообще возможность сплотить нацию. Предупредите сразу ваших олигархов, что на Кипре они не спасутся.

— Вы хотели сказать — на Капри?

— На Капри, на Кипре… Спасти их может только отказ от роскоши и вложение в медицину и санитарию. Сделайте так, чтобы они поняли, что у них безвыходное положение.

— Да. Жаль только, что для сплочения нации большая беда нужна.

"Прямо как у Жванецкого", подумал Виктор. "Это вам не по ресторанам о пользе жертв войны для величия России рассуждать".

— После обеда у нас кто? — спросил он.

— Сельскохозяйственная наука.

— Ботаники? Еще одна катастрофа?

— Ну, этот ваш голод тридцатых. Отдыхайте, я пока распоряжусь насчет обеда.

…"Ботаников" оказалось двое. Похоже, у охранки не было такого ясного и продуманного плана, как у бериевского МГБ в пятьдесят восьмом, и она действовала в пожарном порядке, подыскивая людей более — менеее известных и надежных.

Приват — доцент Прянишников, несмотря на академическую бородку клинышком и академический высокий лоб, выглядел вовсе не пожилым человеком. Даже седина лищь начинала серебрить аккуратно зачесанные волосы. Виктор помнил его лицо на почтовой марке и обложке книги из серии "ЖЗЛ", и проклинал себя за невежество. Наверняка с исторической личностью встречаешься, а и не знаешь, что и как себя вести.

Второго ученого Виктор узнал с порога. Вавилов. В этой реальности — только что защитившийся магистр с кафедры Прянишникова, энергичный тридцатилетний человек в светлой тройке, темноволосый, с усмешкой под пышными усами. Типичный жизнерадостный скептик.

— Виктор Сергеевич, — в глазах будущего светила генетики и жертвы режима сверкали задорные искры, — вы, пожалуйста, не гневайтесь, но мне показалось, что история "голода тридцатых" вашими историками превращена в миф. Ваша семья жила в это время не в деревне?

— В поселке. Сельским хозяйством там не занимались.

— Вот видите. В городе — да, голодание наверняка было. Но ведь основное число умерших почему‑то в деревне, а ведь туда, наоборот, должно было бежать городское население, чтобы найти продукты.

— Так я же говорил. Власть отбирала хлеб.

— Сударь мой, — Вавилов постепенно начинал заводиться, — голодные годы для России, это обычное вековое явление. Почему в народе говорят "Хлеб всему голова"? Хлеб для крестьянина — все равно, что золото для средневекового купца. Это валюта, за которое можно купить все. Это та пища, которую можно брать с собой в поле, в дорогу. Но на столе у крестьянской семьи в основном "коренья" — репа, свекла, брюква, морковь, картошка. На зиму заготовят кислую капусту, это предотвращает цингу. Власти забирали репу?

— Не слышал. Только про зерно.

— Забирали зерно и давали коммунистическим хозяйствам сельхозорудия и машины. Наверное, это привело к сильному недоеданию, но никак не может объяснить гибель семи — восьми миллионов человек, о которых заявляет ваша история. Сударь, либо ваши историки лгут относительно числа жертв, либо это не голод, а что‑то другое. Тем более, у вас же потом, как вы сами сказали, была большая война, враг дошел до Москвы и Волги. Должно было умереть больше — лучшие угодья были разорены захватчиками, обрабатываемые земли сократились, тягловая сила и скот были реквизированы для армии. Ведь так?