Геннадий Прашкевич - Тайный брат (сборник)

– Клянусь святым нимбом, клянусь копьем святого Луки, король Филипп в великой задумчивости! – Он с силой опустил чашу на походный стол. – Клянусь всеми святыми и их подвигами, что пока король Ричард болен, король Филипп так и будет оставаться в задумчивости! Наверное, он врос в землю ногами, как врастает дерево корнями в край скалы.

Серкамон, разделявший стол барона, покачал головой.

– День гнева близок, – негромко сказал он, пытаясь успокоить разгневанного барона, разговор с которым, как он знал, в любой момент мог закончиться самым неожиданным образом. – Святая земля устала от ужасных страданий. Ноги неверных попирают святые места. Здесь родился, жил и был распят Господь. День гнева совсем близок. Он близок, близок, я чувствую. Я чувствую, я скоро буду петь взятие Акры.

– Если король Филипп возьмет Акру, – барон с нескрываемой яростью поставил чашу на стол, – он опять возвысит над благородными рыцарями маркиза Монферратского. Маркиз Монферратский опять будет смотреть на рыцарей как истинный господин. Если король Филипп возьмет Акру, он непременно прикажет всем смотреть на маркиза Монферратского как на истинного господина. А у благородных рыцарей не может быть господина. Наш общий сюзерен – Господь. Он щедро вознаграждает каждого за верную службу, прощает грехи, дарует блаженство в раю, и это так и есть, клянусь в том покровами святой девы Марии! Кроме господа Бога, у благородных рыцарей может быть еще один сюзерен – король, и, конечно, все мы его вассалы, но общего господина у нас нет!

Барон Теодульф гневно ударил кулаком по дереву:

– Король Филипп не умеет делать дело так, как он его задумывает. Ты же сам видел, серкамон, что случилось вчера, когда король Филипп решил самолично вести на штурм крепости святых пилигримов. Он просто пустая бочка из-под вина. И у него голос как из пустой бочки. Ты, серкамон, видишь сам, что случилось с рыцарями, поверившими в силу короля Филиппа.

Барон снова ударил кулаком по столу и указал в сторону Акры, защитники которой отбили очередной штурм.

Серкамон нехотя обернулся.

Он мог, даже не оборачиваясь, видеть все детали.

Высокие каменные стены крепости и мелькающие на стенах крошечные фигурки неверных воспринимались издалека как некие серые насекомые, ползающие по серым сухим камням – серкамон видел это каждый день, он это видел много дней подряд. Собственно, насекомыми и были неверные. Ведь это они столько лет топтали своими нечистыми ногами землю, освященную страданиями Христа. И это они, со страстью ужаснулся про себя серкамон, подожгли все три осадные башни, каждая из которых превосходила в высоту шестьдесят локтей.

Башни были такие высокие и широкие, что верхние их площадки возвышались над стенами крепости, и на площадках размещалось сразу по десятку лучников, а также люди, управляющие большой катапультой, получившей у пилигримов имя Божьей пращи, и все же неверные подожгли все три башни. При каждом удачном выбросе катапультой очередного камня со стены крепости иногда сметало по пять, а то и по шесть неверных. Сарацины могли лишь взглядами провожать полет таких камней. Некоторые камни были столь велики, что их не могли поднять три, а то и четыре человека. Такие округлые камни привозили с берега моря, и они день и ночь сыпались на обороняющихся, так же как и стрелы лучников, неустанно обстреливающих неверных.

Даже больной король англов неистовый Ричард, бледный и невеселый, с желтым львиным лицом, каждый день обстреливал проклятых сарацин, гнездящихся на стенах и башнях, с носилок, на которых лежал, подвернув под себя шелковое одеяло. Губы короля распухли и потрескались, шею покрывали многочисленные гноящиеся фурункулы, зубы шатались, но каждый день он приказывал выносить себя на вал, чтобы все видели его неугасимое желание наказать неверных, не желающих допустить странников к гробу Господню. Король Ричард терпеливо ждал выздоровления и того сладостного момента, когда можно будет сразу всех воинов бросить на штурм. Он терпеливо накапливал силы и сплачивал вокруг себя рыцарей. Если король Филипп от щедрот своих платил каждому воину всего по три безанта, то король Ричард с первого дня своего появления под Акрой громко возвестил о том, что любой воин, все равно пеший или конный, получит от него, от короля Ричарда, если захочет к нему наняться, уже не по три, а по четыре золотых безанта.

Не многие устояли перед таким соблазном.

Даже люди, обслуживающие боевые машины короля Филиппа, перешли к Ричарду.

Даже вассал французского короля Анри, граф Шампанский, родной племянник Филиппа, перешел в ряды Ричарда.

Теперь многих рыцарей, ранее окружавших лагерь Филиппа, можно было увидеть на высотах Казал-Эмбера, ближайшего поселения к Акре. Именно там на вересковых равнинах алели шатры короля Ричарда и там же возводили новую высокую осадную деревянную башню, которая помогала воевать королю Ричарду еще в Сицилии и где она была прозвана за свой грозный вид Игом греков. Башню, разобрав на части, перевезли под Акру на судах, и теперь она медленно поднималась над пустынной местностью, даже издали угрожая сарацинам и как бы указывая им издали, какие тучи стрел посыпятся с нее, когда Иго греков встанет перед стенами Акры.

Если бы не болезнь, вдруг поразившая многих воинов, даже обоих королей, штурмовая башня уже была бы готова. Но арнолидия, так прозвали болезнь, косила людей так, что их не успевали хоронить. Это вносило в лагерь пилигримов отчаяние и беспорядок, который усиливался раздорами королей.

Может, Акра была бы уже взята, если бы не раздоры.

Ведь если на штурм крепости бросались воины короля Ричарда, то воины короля Филиппа только издали наблюдали за сражением, желая пилигримам поражения, потому что французам не хотелось, чтобы первыми в город вошли воины короля Ричарда. И наоборот. При этом некоторые рыцари знали, что одновременно с подготовкой штурма король Филипп тайком посылает драгоценные камни Саладину, предводителю неверных, и получает от него чудесные дамасские плоды. Правда, при этом совсем немногие знали, что положение сарацинов на самом деле уже столь ужасно, что Саладин, кажется, начинает внимать защитникам Акры и тайно уже дважды объяснял королю Филиппу свои условия.

Спасая эмиров и знатных людей, запертых в Акре, властитель неверных и сам неверный Саладин думал о будущем. Ради будущего он был готов на огромные уступки. Сам священный Иерусалим, так же как крест Христов, так же как все земли, завоеванные в течение пяти лет до пленения латинского иерусалимского короля, он готов был отдать христианам. Но в ответ на это христиане обязаны были заключить с ним двухлетний союз, направленный против его врагов на Евфрате, оставив ему также Аскалон и Керак Монреальский. Если бы не упорство короля Ричарда, не желавшего и слышать о каких-либо условиях, возможно, король французов Филипп и принял бы предложения Саладина. Но неистовый король Ричард, прозванный Львиным Сердцем, надеялся на божью милость, на удачу, на своих воинов и на скорое выздоровление. Именно поэтому его и выносили каждый день на насыпанный христовыми воинами вал, именно поэтому каждый день он находил в себе силы натянуть тетиву так, чтобы стрела взмыла над стенами крепости.