Геннадий Прашкевич - Тайный брат (сборник)

Чистые духом святые Христовы воины шли вброд через рвы с водой, столь грязной, что она вызывала рвоту. В гуще смертельного боя святые паломники поднимали забрала шлемов, чтобы вдохнуть глоток раскаленного воздуха, и их беспощадно жалили стрелы. Он, благородный барон Теодульф, крестясь одной рукой, другой разил сарацинов, а трусливые храмовники держались поодаль кучками, как грязные шакалы, и только и высматривали жадными выпуклыми глазами – не вошли ли благородные рыцари в пролом осажденного города? Под ним, под бароном Теодульфом, пал конь, а ведь он, барон Теодульф, сам недоедал, но кормил коня в походе изюмом, сеном и сушеными фруктами, а когда кончились изюм, сено и сушеные фрукты, он сам собирал ему клочки жалкой травы, которую можно найти в пустыне. Он, барон Теодульф, выпустив бороду поверх доспехов, одним из первых под Акрой вошел в пролом рухнувшей стены. И только увидев это, влекомые нечеловеческой жадностью, в пролом двинулись храмовники. И он, барон Теодульф, хорошо знает от людей, видевших это своими глазами, что, войдя за спинами доблестных рыцарей в пролом, ведущий в осажденный город, храмовники сразу поставили в этом проломе своих нечестивых братьев, которые обнажили мечи против своих же Христовых воинов. Нечестивые силой старались задержать вооруженных усталых паладинов на то время, пока вошедшие в город жадные храмовники предательски и подло захватят все главные богатства, все главные дома и строения.

Но Бог знает, кого отличить своим вниманием.

Сарацины опомнились и увидели, что ворвавшихся в город совсем немного.

Они стали метать отравленные стрелы в жадные выпуклые глаза храмовников, беспощадно избивали их дротиками и мечами. Он, благородный барон Теодульф, был повержен, ранен, его пленили по вине трусливых храмовников. По их же вине ранили и пленили благородного мессира Жоффруа де Виллардуэна. И пленили благородного сеньора Абеляра. Господь оберег героев от смерти, вовремя лишив их силы и чувств. Как истинных христиан, некоторых благородных паладинов позже выкупили их близкие – тех, кто не погиб в плену от рук агарян, как это произошло с благородным сеньором Абеляром. А вот попавших в плен храмовников никто не выкупал.

У храмовников нет лиц, у них крысиные морды.

У всех без исключения храмовников нет лиц, только маски мертвецов.

Они все давно умерли, они живые покойники, они смердят, и Господь только ждет нужной минуты, чтобы обрушить на них свой справедливый гнев. «Тоза, милочка! – ревел барон. – Клянусь Святым крестом, у меня пересохла глотка! Принеси всем вина! Всем, тоза, милочка, кроме тех беззубых грязных гусей, которые затаились в углу!»

Услышав это, храмовники наконец встали. Они шли мимо столика, за которым сидел Ганелон, пригнувшись, гуськом, обнажив узкие кинжалы и подобрав полы длинных плащей. И хотя богомерзок был вид гнусного богохульника барона Теодульфа, и гологоловый карлик хохотал непристойно и мерзко, но последнему проходящему мимо него храмовнику Ганелон все же подставил ногу».

«…круглые зеленые глаза брата Одо устало ввалились от усталости, побитое оспой лицо вытянулось, но он приветливо кивнул Ганелону. Большой шатер освещали масляные светильники, укрепленные на остриях коротких копий, воткнутых прямо в землю. Темные тени скапливались в углах квадратного шатра – колеблющиеся, странные, как слова, только что услышанные Ганелоном. Оказывается, престарелый дож Венеции оказался не столь простым, каким казался на первый взгляд. Побывав на острове Лидо, он так сказал святым паломникам: «Сеньоры, вы никуда не двинетесь с этого места до того указанного нами часа, когда народ Венеции не получит всех денег, обещанных за построенные для вас суда». И еще так сказал: «Сеньоры, вы худо обошлись с нами, ибо как только ваши послы заключили договор со мной и с моим народом, я повелел по всей моей земле, чтобы ни один купец не вступал ни в какие рыночные сделки, но чтобы все помогали строить флот для вас. С тех самых пор купцы Венеции пребывают в ожидании и почти полтора года ничего не зарабатывают. Они сильно поистратились, они недовольны, вот почему я желаю получить с вас полностью то, что вы давно уже должны мне и моему народу. Знайте, сеньоры, что вы не двинетесь с этого острова до тех пор, пока мы не получим свое. А вы отныне не сыщете в моей земле ни одного человека, который бы решился без специального на то приказа принести вам еду и воду».

Человека, так точно передавшего пилигримам слова дожа, Ганелон знал.

Трувер де Куси. Сеньор Ги де Туротт, шатлен Куси – благородный рыцарь, умеющий хорошо пользоваться мечом и арбалетом, но еще лучше умеющий воспевать Любовь и святое странствие.

«За всё», – повторил Ганелон.

Трувер де Куси только что вышел из шатра.

Из темного угла на Ганелона испытующе глянул брат Одо.

А еще один человек, очень прямо сидевший за пустым походным столиком, поднял голову. Ганелон увидел узкое длинное лицо, страшные темные глаза, никогда не знающие сомнений. Левую руку страшный человек держал за поясом серой монашеской рясы. Ганелон не видел его руку, но знал, что на ней не хватает кисти. Седоватые волосы густо и темно вились на висках, но далеко отступали ото лба, глаза казались такими темными, что свет в них не отражался. По всему этому Ганелон сразу узнал белого аббата отца Валезия – священнослужителя, не принявшего монашеского обета, но целиком посвятившего себя Господу. Говорили, что отец Валезий из очень знатного рода, но говорили и то, что он якобы из бедной семьи, вырезанной в Кастилии врагами веры. Говорили, что отец Валезий командовал в свое время отборным отрядом французского короля, но говорили и то, что он якобы жестоко грабил торговые суда, заманивая их на мель ложными световыми сигналами. Еще говорили, что отец Валезий тайный духовник великого понтифика, но говорили еще и то, что якобы тайные отношения связывают его с дочерью короля Людовика VII. Об отце Валезии всегда говорили непонятно и полушепотом, потому что, несмотря на слухи, все знали, что он человек непоколебимой веры и отправил на костер не одну сотню еретиков.