Геннадий Прашкевич - Тайный брат (сборник)

– Смотри, – указал пальцем грек. – Там, где пока не видно огня, в той темной части города находится район Кира. Там на площади Амастриан стоит мой дом. Может, он еще не разрушен. – Он тяжело вздохнул и потянул Ганелона за рукав. – Идем! Я укажу тебе искомое место. Я укажу его и сразу уйду, потому что отец Валезий обещал, что ты отпустишь меня. Идем же, идем. К утру латиняне рассеются по всему городу. Похоже, Господь не собирается останавливать этот ужас…»

«…птица феникс редко появляется на людях, ну, может, раз в тысячу лет. Но если появляется, это вышний знак – где-то рухнет твердыня. Смотри, разве не феникс распростер огненные крылья над Константинополем?

Алипий бормотал по привычке.

Они шли теперь по краю булыжной мостовой.

Они прятались в тени многоэтажных глухих домов, в которых, несомненно, таилась жизнь. Но именно таилась. Люди боялись выглядывать в окна. Аркады, портики, колонны. Иногда в домах насчитывалось до девяти этажей – тогда они походили на испещренные пещерами горы. С изумлением Ганелон увидел на какой-то темной площади каменный столп, под которым дурно пахло. Там наверху, бормотал Алипий, уже десять лет сидит святой человек. Он дал обет не сходить со столпа, пока у неверных не будет отнят Иерусалим. Вряд ли это скоро случится.

По каменной мостовой, высекая искры, промчался молчаливый отряд греческих всадников. Ганелон и Алипий немедленно отступили в тень.

Двухъярусный акведук. Совсем как в Риме.

Ганелон невольно оглянулся: не видно ли где старой волчицы, оберегающей, но как бы и оплакивающей Рим? Неужели и здесь, в гигантском горящем городе, скоро будут выть хищники, перебегая от куста к кусту, украсивших мертвые руины когда-то живых кварталов?

Волчицу они не увидели, зато в тени темного здания наткнулись на зарубленного секирами человека. Он был огненно-рыжий, они хорошо это рассмотрели при отсветах все выше и выше встающего над городом пожара. Человек, наверное, убегал, но его догнали, а Господь в этот момент отвернулся.

И увидел Ганелон грех. И увидел Ганелон бесцельность ночного ужаса.

И увидел он Луну, в которой уже не было необходимости. И пламя пожаров, которые некому было тушить. И людей, вдруг выскакивающих из переулков и так же сразу исчезающих. А на какой-то площади они увидели асикрита, накрепко привязаного к деревянному столбу. Неизвестно, за какую провинность несчастного наказали. Он кричал хрипло, он всяко пытался обратить на себя внимание. Но никто не останавливался, никто не хотел задерживаться даже на минуту, будто там, куда они бежали – к Харисийским воротам, к воротам святого Романа, к дворцу Пиги, к монастырю святой Марии, к Золотым воротам, к площади Тавра, в Филадельфию, этого асикрита никакое утешение ждать не могло.

Пустые улицы вдруг наполнялись людьми. Будто невидимый взрыв выбрасывал толпу, и они бросались к ближайшим воротам, наверное, еще надеясь успеть выбраться из обреченного города, выбраться из него до того, как появятся вооруженные латиняне. Никто ни на мгновение не хотел задержаться перед привязанным к столбу асикритом, чтобы прервать его мучения хотя бы ударом ножа.

И увидел Ганелон ужаснувшегося ромея в льняном хитоне, в штанах из хорошей тонкой шерсти и в поясе, шитом золотом и украшенном инкрустациями. Сапоги на нем были с загнутыми носками, но красивый плащ порван. Лицо ромея заливала кровь, но он бежал, ни разу не вскликнув, не застонав. Зато конный латинянин-копейщик, гнавший ромея по мгновенно пустеющей перед ними улице, был радостно возбужден. Он решил, наверное, что пленил самого эпарха – главу города городов, но на самом деле, обманутый видом богатого льняного хитона и штанов из хорошей шерсти, латинян гнал перед собой всего лишь логофета, начальника совсем небольшого.

Ганелон подтолкнул Алипия: «Торопись».

– Но ты ведь меня отпустишь? – простонал грек.

Ганелон не ответил. Позади на берегу Золотого Рога все выше и выше поднималось в небо косматое пламя, траурно подернутое жирным дымом. В неверном колеблющемся свете Ганелон увидел триумфальные ворота, в проеме которых молча стоял конный рыцарь. Он стоял совершенно неподвижно, как статуя, устало опустив голову в квадратном металлическом шлеме, отставив в сторону левый поблескивающий металлом локоть и упершись железной перчаткой в железное бедро. Забрало было поднято, но Ганелон не увидел лица. Просто темное пятно, закованное в железо. Лошадь, покрытая белой попоной, стояла столь же неподвижно, и столь же устало опустив белую голову к голым камням мостовой, только уши ее иногда беззвучно стригли темный воздух. И в неясном лунном свете прямо над головой конного рыцаря на каменной арке триумфальных ворот явственно проступала надпись, сделанная по-гречески: «Когда придет Огненный король, мы сами откроемся».

Предсказание сбылось. Огненный король пришел.

Пожар освещал теперь не просто город, он освещал Азию.

Есть много способов убивать людей. В эту бесконечную ночь, освещенную луной и заревом бесчисленных пожаров, Ганелон и его ужаснувшийся спутник везде видели смерть. Они бежали от нее и везде натыкались на ее следы. Они бежали от нее и везде слышали ее дыхание. На улице Месса, у церкви Святых Апостолов, у длинных амбаров-камаров они увидели отбивающегося от тафуров грека-священнослужителя. Он был в сутане и размахивал паникадилом. Одних он, наверное, уже убил, по крайней мере, два латинянина валялись на мостовой, но остальные шли на него дружно сразу с трех сторон, пригнувшись, размахивая тяжелыми дубинками, зажав в левой руке короткие кинжалы.

Кровь. Отсвет пожарищ. Многие-многие голоса. По беседам с братом Одо Ганелон знал, что улица Месса, иначе Средняя, – это как бы огромный распахнутый крест, на распахе которого воздвигнуты Милий и Харисийские ворота, а в основании уместились еще одни – Золотые. Они пересекли площадь Августион, и статуя богини Августы молча глядела им вслед. Потом они прошли площадь, всю вымощенную мраморными плитами. Площадь эта показалась Ганелону преддверием ада. Бегущие по ней люди даже не кричали, так велик был их ужас перед ворвавшимися в город латинянами. Наверное, это был форум Константина, потому что, миновав абсолютно пустые ряды булочников, Ганелон и Алипий сразу попали в печальную Долину слез, в лабиринт переулков, где всегда во все времена приезжие купцы весело торговали невольниками.

Бронзовая колонна, обвитая тремя змеями. Гранитный обелиск, украшенный вавилонскими письменами. И снова колонна, за которой из тьмы выглядывала фигура закопченного бронзового быка. «В чреве таких быков сжигают преступников, – испуганно бормотал Алипий. – Идем быстрее. Не гляди на быка. В его чреве печь. Торопись. Не дай тебе Господь попасть в руки императора ромеев. Он унижен и оскорблен».