Дмитрий Романовский - Королевство Хатуту

– Я лучше подожду здесь, – сказал Поль. – Можно?

– Мы уже входим в канал. Все теперь, наверное, на палубе. Вы раньше не проходили Панамский канал?

– Нет.

– Это интересное зрелище. Особенно шлюзы.

– Я подожду здесь, – повторил Поль. – Можно?

– Пожалуйста, – мсье Курбэ указал на второе кресло. – Поль не сел в кресло. Он сел на пол, прислонившись спиной к стене. Он старался вспомнить мать, ее лицо. Ему казалось тогда, у нее очень красивые руки. Лицо ее он помнил лучше по фотографиям. Она в саду, около их дома на Ламбаль. Увеличенная цветная фотография, сделанная профессионалом фотографом. Она на пляже Ниццы в купальном костюме среди купающихся людей. Мокрый купальник блестит на солнце. Она на Вандомской площади. На этой фотографии Поль хорошо помнил стоящий автомобиль, но совсем не помнил лица матери. Еще он вспомнил свадебную фотографию матери с отцом. Он помнил, что на этой фотографии она очень худая, с короткой стрижкой и челкой. А лица на этой фотографии Поль не помнил. Воспоминания завели его на Орлеанский вокзал, откуда они ехали к бабушке в Версаль. Полю было не то три, не то четыре года. И он тогда впервые в жизни увидел паровоз. Мысли стали путаться, и Поль уснул. Его разбудил мсье Курбэ. Он стоял перед ним, согнувшись.

– Мсье Дожер, говорит Париж. – Во сне Поль растянулся на полу во весь рост. Он тут же вскочил на ноги. Мсье Курбэ говорил: – Они соединились с телефоном вашей матери. – Он подвел Поля ко второму креслу, надел на него наушники, сунул в руку микрофон.

– Говорите негромко, обычным голосом. – Поль молчал. Курбэ подсказал: – Ну, скажите «алё». Негромко.

– Алё, – сказал Поль в микрофон и услышал в наушниках собственный голос. – Алё, – повторил он, и одновременно повторился его голос в наушниках.

– Я хочу говорить с Полем Дожером, – послышался в наушниках женский голос. Поль сразу понял, что это его мать, хотя голос был неузнаваем.

– Я – Поль Дожер, – сказал Поль.

– Поль?

– Да, это я.

– Это мама говорит с тобой. Ты узнал меня? – Поль начал узнавать тембр ее голоса, хотя телефон искажал его. Он ответил:

– Да, я начал узнавать твой голос.

– Поль, я не узнаю тебя! – В ее голосе слышалось отчаяние. – Я понимаю. Ты взрослый. Боже! Взрослый! Поль, это ты?

– Да, мама.

– Боже… – ее голос прервало короткое рыдание. Слышно было, как она с усилием подавила рыдание, сделав всхлипывающий вдох, заговорила ровным, хотя и дрожащим голосом. – Когда сейчас мне сообщили, что у тебя был парашют, и ты спасся, я сразу поверила. А теперь… – она всхлипнула… – всё так нереально… Поль, говори, скажи что-нибудь. Ты не забыл меня?

– Не забыл. Я вспомнил твои фотографии. На Вандомской площади. Там был автомобиль.

– У меня есть эта фотография! – воскликнула она испуганным голосом.

– Еще фотография в Ницце. На пляже. Ты в мокром купальнике. Снято против солнца, лица не видно. Купальник мокрый блестит.

– Я помню эту фотографию. У меня ее нет… – Голос ее опять прервался рыданием. Поль сказал:

– Мама, не плач.

– Да, – сказала она и опять всхлипнула. – Поль, ты здоров?

– Да.

– У тебя всё в порядке со здоровьем?

– Да.

– Ты болел?

– Нет. Я всегда был здоров.

– Там, на острове? Здоров?

– Да, здоров. – Тут она заговорила очень торопливо:

– Поль, какой ты сейчас? Я хочу всё знать. Я знаю тебя только маленьким мальчиком. Какой у тебя рост? Ты высокий? – Поль помедлил. Маори низкорослые, поэтому на острове он считался высоким. Здесь на корабле он видел мужчин, которые были выше его. Но их было немного. Мужчин, которые были ниже его, было больше. И он ответил:

– Я, наверное, высокий.

– Какое у тебя лицо? – Поль снова помедлил. Он еще не привык к своему лицу, отраженному в зеркале. Он ответил:

– Взрослое.

– Я понимаю, – заговорила мать. – Ты вырос. Ты взрослый мужчина. Боже мой… – Послышались какие-то шумы, гудки, издалека снова всплыл голос матери: – Нас прерывают! У них со связью… – и опять шумы. Всё стихло. Раздался щелчек. И опять отчетливый голос матери: – Поль! Связь обрывается. Они говорят, что когда вы пройдете канал, связь… – и опять шумы. И опять голос матери: – Мимо порта Колона, они опять свяжутся. Я буду тебе говорить. Поль! Ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим! Это важно! Когда ваш корабль будет проходить мимо Колона… – И опять шум и рокочущее шипение. Мужские голоса. Английская речь. Поль посмотрел на Курбэ. Тот снял наушники. Поль тоже снял наушники.

– Связь прервана, – сказал мсье Курбэ. – Здесь американские военные аэродромы. У них мощные радиостанции. От них помехи. Действительно, когда мы подойдем к Колону, связь будет лучше. Там новый радиомаяк и хорошая связь с межконтинентальным кабелем.

За ужином Поль сообщил, что говорил по радио с матерью. Это вызвало бурный восторг присутствующих. Мадам Планше тут же поднялась с места, пошла сообщать радостную весть к другим столам. Люди подходили к Полю, выражали свое радостное сочувствие, спрашивали, как самочувствие матери. Поль чувствовал себя неудобно, отвечал, путаясь, что еще ничего не успел узнать о матери, что связь прервалась, и следующий разговор будет в районе Колона. Он понял слова матери «ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим». Безусловно, речь шла о следствии по убийству Томаса Диллона, о котором знали только капитан и радист мсье Курбэ. После ужина Антуан вывел Поля на палубу посмотреть на второй шлюз. Первый шлюз Поль пропустил, когда был в радиостанции. В ночном небе кое-где просвечивали звезды, их затмевали фонари, освещающие канал. Шлюз не произвел на Поля никакого впечатления.

– Ну и что тебе понравилось в Панаме? – спросил Антуан.

– Паровоз, – простодушно ответил Поль.

– Какой паровоз? – недоуменно спросил Антуан.

– Который вез наш поезд. – серьезно ответил Поль. Антуан расхохотался.

– А что собор семнадцатого века? А Мурильо?

– Ты же сам сказал, что все литиноамериканские соборы одинаковы. А Мурильо висит и в Лувре. Я, наверное, в детстве его видел. – Антуан положил руку на плечо Полю.

– Я тебя понимаю. Я тоже помню, как в детстве впервые увидел паровоз. Скоро их не будет. Их заменят дизельные локомотивы. А знаешь, где мы были в Бальбоа? Только ты не говори никому. В публичном доме. Американском. Они отличаются от парижских, не такие уютные, но зато какой размах! Американский джаз, профессиональные порно-шоу, бары, современно оборудованные отдельные кабинеты, девушки всех рас. Нас водил Конрад. Он уже был в Бальбоа. Ты бы не пожалел, если бы пошел с нами.

Поль вернулся в радиостанцию, надеясь увидеть Мадлен. Но там сидел незнакомый радист в матросской форме. Поль опять присел на пол у стены и задремал. Радист в матросской форме разбудил его, сказал, что они подходят к большому шлюзу Гатун. Всё называлось здесь Гатун. И озеро, и шлюз, и город у шлюза. Поль опять вышел на палубу. Здесь было много народу. Антуан тоже был здесь. Шлюз Гатун самый большой, двадцать шесть метров глубины. Пароход стал опускаться между стен шлюза, как в глубокую пропасть. Шлюз ярко освещался прожекторами. Антуан рассказывал о реактивных самолетах: