Александр Сапаров - Личный лекарь Грозного царя

– Сергий Аникитович, ты сам посуди, Иоанн Иоаннович теперь великий князь Литовский, к весне, скорее всего, уния будет уже с ним подписана, и на Ригу великий государь совместное войско поведет. Ляхи это дело соображают и, хотя у них там еще раздор великий, короля выбрать не могут, но до Рима они достучались: ведь все княжество Литовское теперь от схизмы отпадет. Вот иезуиты и вышли на Захарьиных, у тех знакомства давние с той стороны. А уж Никита Романович сам наверняка решил, что с тебя надо начинать. Вот смотри, ему так и так самому надо бы, чтобы тебя при царе не было, а тут еще и золото за это дело получил. Ох жаль, Иоанн Васильевич не все великие роды укоротил… Захарьинский-то род не был великим, а теперь уж великим точно не бывать.

Я слушал говорливого архимандрита под периодически раздававшиеся пушечные залпы – в этот момент он замолкал, и мы оба прислушивались, не донесутся ли до нас через толстые монастырские стены крики сражающихся воинов.

Закончив разговор, я все-таки отправился в школьную пристройку и с удовольствием прошел в класс, где все мои двадцать новичков таращились на алфавит, нарисованный на бумажном плакате. Перед ними лежало по листу бумаги, на котором они гусиными перьями писали букву А. Трое парнишек – дети дьяков – с превосходством смотрели на своих товарищей, они уже вполне хорошо читали и писали, и теперь им надо было только разобраться с новым алфавитом. И хотя пушечная пальба была слышна и здесь, никто из учеников не рискнул прервать учебу и отправиться глазеть на осаду захарьинского подворья, в отличие от простых москвичей, которых, как я думал, стоит там уже не одна тысяча. Когда я вошел, все встали и поклонились.

Георгий – один из моих лекарей – также встал и доложил мне, что идет обучение новой грамоте, отсутствующих и больных нет. Я коротко поздравил ребят с тем, что им повезло учиться в новой лекарской школе, что их ждет впереди трудная учеба, но зато они станут лекарями, которые смогут по-настоящему помочь раненым и больным воинам.

После этого я прошел в лабораторию. Здесь уже с неделю работал Арент, и, по-моему, его теперь отсюда за уши было не вытянуть. Я ему отдал небольшое количество яда, которым пытались нас отравить, и сейчас он пытался выяснить, что же это такое. Арент тоже первым делом начал выяснять про стрельбу, но сообщение, что это берут приступом подворье очередного боярина, его совершенно не взволновало.

– Сергий Аникитович, я исследую то вещество, которое ты мне передал. Так вот, пока не могу сказать точно, что это такое. По-видимому, это смесь растительных и минеральных веществ. Ты слышал когда-нибудь о семействе Борджиа?

– Ну да, один из них вроде был папой римским, не помню, как его звали, а семейка была еще та – отравители.

– Сергий Аникитович, хоть и прошло много лет, а эти традиции у них остались, без сомнения, этот яд изготовлен в Риме, и он длительного действия, чтобы быстрые смерти не насторожили окружающих. Вам очень повезло, что вы смогли поймать отравителя.

– Классен, а почему ты решил, что был отравитель? Я ведь тебе ничего не говорил об этом.

Голландец улыбнулся.

– Я достаточно хорошо тебя, Сергий Аникитович, знаю, ты не тот человек, чтобы травить кого-то. Было сразу понятно, что порошок этот не случайно попал к тебе в руки, значит, скорее всего, пытались им отравить тебя и твою семью.

Пушечные выстрелы прекратились. Я все-таки не выдержал и, выйдя на монастырский двор, надел холодный шлем и, вскочив в седло, скомандовал своей охране:

– Поехали к захарьинскому подворью.

Когда мы подъезжали, путь нам преградила плотная толпа зевак, которые наблюдали за происходящим.

Толпа, как обычно, уже все знала, только по разговорам выходило, что у Никиты Романовича тыща черкасов спрятана, а в подвале католический священник тайно православных в католичество перекрещивает, и вообще серой со двора несет, поэтому пора дьявольское гнездо сжечь вместе со всеми, кто там находится. По периметру стояли стрельцы и, недвусмысленно поигрывая бердышами, сдерживали народ. А выкрики из толпы раздавались все громче.

Пушки уже не стреляли, пушкари суетились около них, заканчивая чистку. Кирпичный забор был практически полностью разбит ядрами. Но по каменному терему с деревянной надстройкой практически не стреляли, потому как он был практически цел, сейчас вокруг него толпились десятки стрельцов. Кого-то выводили и укладывали в сани, и те под плотной охраной уезжали в Кремль.

Я тронул лошадь, и мы поехали через толпу. Вначале раздались недовольные выкрики, но потом кто-то узнал меня, раздались крики приветственные, и толпа послушно раздвинулась по сторонам.

Мы проехали через разбитые ворота во двор. Хворостинин стоял вместе с Лопухиным, они представляли собой такой странный контраст: Дмитрий Иванович в чистых доспехах, как будто с парада, и грязный, закопченный Лопухин, как будто он специально лез в самые грязные места. Рядом с ними потрескивали угольками остатки какого-то строения, от него шло тепло. Увидев меня, Лопухин заулыбался:

– Что-то ты, зятек, опоздал, надо было вовремя приходить, душу потешить. Супостатов наказать.

Хворостинин же был почти таким же мрачным, как и утром.

Я спросил:

– Дмитрий Иванович, чего такой мрачный, не так что прошло?

– Так видишь, Никита Романович яд смертельный выпил, а Федор ранен тяжко, остальных всех взяли. Не понравится Иоанну Васильевичу такое дело. Черкасов тоже почти всех перебили, да и не черкасы это, похоже, а ляхи настоящие. А людишки его, как услыхали от нас, что схизматиков защищают, так сразу оружие побросали и сдались все, на коленях стояли прощения просили, говорили, что бес попутал.

Мы поговорили еще немного, но воеводам было не до меня. У них был приказ царя, и они должны были его выполнить. Я это прекрасно видел и не стал отвлекать своих родственников глупыми расспросами. У меня была надежда, что царь сам расскажет мне то, что посчитает нужным. Поэтому я распрощался и отправился домой. Дома меня уже ожидал Кошкаров, он стоял у ворот со смущенным видом. Когда я соскочил с коня, он подошел ко мне и посмотрел упрямым взглядом мне в глаза.

– Да ладно, Борис, не гневаюсь я, все правильно сделал, знал, что не уговоришь меня, – так сам все Хворостинину рассказал, а тот уже Иоанну Васильевичу.

Кошкаров усмехнулся:

– Кое в чем ты прав, Аникитович, действительно сообщил я все Хворостинину, вот только и без нас царь это знал. Слышал я новость интересную: есть теперь у него служба тайная, кто в службе той – знать никто не знает. Все бояре в догадках, друг на друга кивают, а толку нет. Ты-то, Сергий Аникитович, сам ничего про такую службу не слышал, все же в Думе заседаешь?