Хелен Гилтроу - Расстояние

– Ты сказала, он пробудет там три недели. С чем связан этот срок? – Как всегда, вопрос весьма неглупый.

– Нам так удобнее.

– Или ты предполагаешь, что у тебя есть столько времени, прежде чем кто-то позвонит в Вашингтон? А Йоханссон знает, каковы риски? Если кто-то что-то заподозрит или свяжется с Вашингтоном, пока он будет в Программе…

– Разумеется, я его предупрежу.

– Но мы работаем в любом случае, верно? – Крейги вновь качает головой и продолжает, чуть понизив голос: – Это же тюрьма, Карла.

Я понимаю, что он хочет сказать. Это может быть ловушка.

– Филдинг проверил клиента. Он дерьмо, но я доверяю ему достаточно, чтобы не рисковать лучшими людьми. С полицией тоже все схвачено: если кто-то из членов преступных группировок попытается вмешаться в операцию и перехватить засланного человека, никто об этом не будет знать. В любом случае разве он представляет для нас угрозу? Не думаю, что ловушка настолько серьезная, чтобы попасться.

– А ты? Ты ведь тоже рискуешь.

– Никакого риска.

– Карла, много лет назад мы договорились…

Я помню.

– Всего лишь единичное дело, – как можно мягче произношу я. – Ничего особенного. Всего один раз.

Несколько мгновений Крейги молчит, уставившись в пол, затем говорит:

– Ты не можешь в этом участвовать.

– Я уже участвую. Он пришел ко мне. Я несу за него ответственность.

– Зачем, Карла? Почему он для тебя особенный?

У меня нет ответа.

Я решаю, что Крейги сдался, но у двери – портфель в одной руке, другая сжимает дверную ручку – он останавливается и оборачивается ко мне, на худом лице застыло выражение неодобрения.

– Подумай еще раз о Саймоне Йоханссоне, Карла. Он человек ненадежный.

Я понимаю, почему он так говорит. Но ведь любое дело, за которое брался Йоханссон, он делал чисто. Кроме первого. С Терри Канлиффом.

Терри Канлифф: за сорок, полноват, круглолиц, постоянно в приподнятом настроении. Порядочный парень. Недолгое время работал на Джона Кийана, а четыре-пять лет назад пришел ко мне как эмиссар своего хозяина с просьбой раздобыть информацию, где и что можно продать. Он не был жестким и не был смелым, но легко выдержал унизительные процедуры проверки нашей службы безопасности. Он мне понравился, очень понравился, хотя я не позволила ему увидеть свое лицо.

Терри был никем, пока Джон Кийан не объявил войну Чарли Россу, и Терри стал мишенью.

Саймон Йоханссон тоже был никем, рядовой уличный бандит, пока его не завербовал Чарли Росс и не отправил за Терри; впрочем, он был там лишь для массовости, на случай, если возникнут проблемы. Они не возникли. Терри пришел один.

Они посадили его в машину и отвезли на удаленную ферму. После этого ситуация вышла из-под контроля. Терри умер до окончания ночи. Не своей смертью, конечно, хотя и пулю в висок ему никто не пускал.

К тому времени, как Йоханссон связался со мной, события развивались непредсказуемо. Три человека, которые вместе с ним сопровождали Терри, были найдены мертвыми – двое в карьере, один в обгоревшей машине в поле. Они были убиты по приказу босса Терри Джона Кийана. Всех троих перед смертью пытали.

Следующим должен был стать Йоханссон.

Он не предполагал, что я была знакома с Терри. Йоханссон пришел ко мне для того, чтобы я помогла ему исчезнуть. Причин лгать у него не было, он не мог знать, что, сказав: «Откровенное признание жизненно важно», я ждала, что он расскажет о последних часах жизни знакомого и симпатичного мне человека. Однако мне необходимо было это знать. Располагая информацией, я могу предполагать, чего следует ожидать в будущем. Когда я сказала ему: «Извини, я не могу помочь», и мы оставили его там одного, без защиты, люди Кийана приближались.

Откровенное признание жизненно важно . Разумеется, я все уже знала. Отвернуться от него было бы неправильно.

Мы помогли Йоханссону исчезнуть. Мы проработали всю его биографию: номер национального страхования, номер Государственной службы здравоохранения, номер налогоплательщика – каждое место, в котором он жил, каждую школу, в которой учился, каждое место работы. Мы ликвидировали его паспорт, банковские карты, права. Мы стерли всю информацию о нем.

Крейги не понимал, что мы делаем. Любопытно, докопался ли он до сути тогда, когда мы уничтожали последние следы Саймона Йоханссона: данные тестов министерства обороны и данные о «дополнительном обучении». Характеристика на Йоханссона изобиловала малопонятными военными терминами, но на полях кто-то от руки нацарапал: « Ненадежен ».

Крейги заметил это слово и задумался. Этот человек псих, в нем тикает бомба замедленного действия. Но в тот вечер Крейги не было с нами, он не слышал легенду. Он не предполагал, что есть и другие ненадежные, и Йоханссон один из них.

Это не делает его менее опасным, хотя многие могли бы поспорить с этим утверждением. И все же я должна была сохранить ему жизнь. Прошлое Саймона Йоханссона я уничтожила, а затем отправила сообщение в нору, где он скрывался. Через пятнадцать минут он покинул дом, словно никогда там не жил. В течение двадцати четырех часов он покинул страну по фальшивым документам и вскоре уже был в Тунисе. На этом все закончилось; по крайней мере, я так думала.

Мой конспиративный телефон зазвонил в 21:54 в субботу.

Сразу узнаю Робби по его акценту Ист-Энда.

– Он едет. Будет минут через шесть. – В голосе чувствуется раздражение тем, что кто-то может подобраться так близко, не будучи обнаруженным.

Ровно в десять Йоханссон уже у дверей. Я долго колебалась, дать ли ему адрес, но оказалось, что он у него уже есть. Разумеется.

Сегодня его отличает карболовая чистота человека, который якобы не придает большого значения внешнему виду, но это иллюзия. Он сделал все возможное, чтобы превратиться в чистый холст, удалив все примечательные детали, которые могут врезаться в память, и теперь выглядит идеально безликим. Мистер Никто.

Прежде чем пройдет двадцать четыре часа, он вновь станет кем-то: будет носить другую одежду, иметь новые прошлое и воспоминания, отзываться на новое имя.

Немногие способны сделать то, что может он. Большинство не в состоянии подчиниться такой жесткой дисциплине и потерять связь с собственной жизнью. Они становятся беспокойными и нервными, затем начинают нарушать правила из-за небрежности или по рассеянности. Но не он: для него переход из одной жизни в другую не более чем смена пиджака.

Отчасти это результат развитой силы воли. Но в большей степени это происходит благодаря привычке к одиночеству. Он порвал связь с семьей много лет назад. У него мало знакомых и нет близких друзей. Он спит один.

Возможно, именно поэтому процесс для него столь легок: в его жизни так мало событий, по которым можно скучать.