Евгений Токтаев - Река Вечности (СИ)

- Великая, я не знаю, кто ты, Паллада или...

Улыбка и звонкий смех.

-- Ты говоришь о том, что ещё не свершилось, но свершиться? Ты судишь за то, чего ещё не было?

-- Я же говорила тебе, нет грядущего и ушедшего, есть Река. Смертные слишком слабы, чтобы плыть против течения, или ускорить бег, налегая на весла. Даже ты... Тебя несут воды, как щепку... Сын бога... -- снова улыбка, на этот раз, исполненная печали, -- ты считаешь себя непобедимым? А не хотел бы ты встретиться с равным? Или с тем, кто... сильнее тебя?

-- Где я найду этого великого воителя, Владычица? Дарий бежал. Кто в Азии осмелится противостоять мне? Может быть, в землях далёкой Индии?

-- В Реке, Защитник Мужей. Выше по течению. Позади. Оглянись -- и найдёшь...

Молния ослепила Элиазара, а порыв ветра сбил с ног. Его спутники, устрашённые гневом Господним, отстали, но кузнец, исполненный решимости, продолжал идти, ползти вперёд. Ещё шаг, ещё. Он почти ничего не видел. Молнии, сверкающие мечи, секли тьму, кружились в бешеном танце.

Элиазар снова упал. Поднялся, шагнул, прикрывая руками лицо от ветра. Новая вспышка на краткие мгновения вырвала у тьмы очертания фигуры. Человеческой. Элиазар приблизился, пытаясь различить лицо.

Это не македонянин. Высокий старик с непокрытой головой, длинными пепельными волосами, мятущимися на ветру. Элиазар узнал его. Он не однажды встречал этого человека, Ионафана бен Зара, учителя Закона, известного по всей Галилее.

Губы старика шевелились, произнося молитву, а может проклятия. Элиазар замер на месте. Позабыв про бушующий вокруг огненный ураган, он весь обратился в слух.

-- В назначенное время пойдёт он на юг; но последний поход его не такой будет, как прежние...[9]

Гроза стихала, тучи унесло на восток, и освобождённая полная луна залила землю тусклым серебряным светом. Кузнец огляделся по сторонам: он стоял в поле, где раскинулся... где должен был находиться македонский лагерь. Но его не было...

Книга первая

Река Вечности

1

Горькое вино победы

Мегиддо, 22 день месяца Ре-Нут-Тет, 23 год Величайшего Менхеперра[10]

Голова кружилась и болела, а тошнота подкатывала к горлу. Ипи Ранефер раздумывал, виноват ли в том пращник Нахарина[11], так ловко всадивший камень в шлем Верховного Хранителя, что тот рухнул с колесницы, не помня себя. Или же его сбил с ног не смертный, но наилучший из пращников -- бог, что, по мнению нечестивых акайвашта, заведует превращением фиников, винограда, граната и даже ячменя в хмельную влагу... Чёрная бронза древнего шлема сберегла голову Ранефера. Похоже, лишь для того, чтобы Ипи уморил сам себя, раз уж этого не смогли добиться лучшие воины Паршататарны, царя Нахарина.

Победа у стен Города Врат опьянила их с Тутимосе сильнее самого крепкого вина. Но Величайший Менхеперра держался, тогда как Ипи отпаивался пивом, добавляя в него зелёный маковый сок. На третий день после сражения друг и побратим вновь пригласил его в свой шатёр, уже не для празднества, а для обсуждения осады.

Небольшая крепостица со стенами из кедровых стволов уже готова, как и заставы у нижних врат Мегиддо, возле укреплённых дорог, спускающихся с его возвышенной части. Но там до сих пор стучат... Молодые воины и собранные по округе крестьяне возводят укрытия для лучников. Все это, разумеется, необходимо, вот только каждый удар киянки или топора отзывался в голове Ипи звенящим гудением. Он вновь и вновь возвращал его в то, длящееся вечность мгновение, когда несколько десятков тяжёлых, одетых в чешуйчатую броню, четырёхконных колесниц-хевити, наступая на пятки бегущим воинам "пурпурных"[12], стоптали их и вломились в бронзовые ряды бойцов Нахарина, что стояли во второй линии огромного воинства союза "тридцати трёх царей". Грохочущая лавина под слитный боевой клич сотен глоток ударила и надвое развалила строй самого грозного из врагов Та-Кем. Тогда-то, в миг торжества Ранефера, в самом конце великой битвы, начавшейся столь неожиданно для царя Кадеша, затеявшего грандиозное противостояние с "мальчишкой-выскочкой" Тутмосом и зазвавшего под свои знамёна множество союзников, Ипи едва не угодил в герои, особо почитаемые за их доблестную смерть. Когда близкая, руку протяни, победа уже осветила напряжённые лица воинов Священной Земли, какой-то случайный камень...

-- Ты невесел, мой названный брат, Верховный Хранитель? -- Тутимосе улыбнулся, в немного раскосых карих глазах, вкупе с круглым лицом, придававших фараону сходство с довольным котом, изловившим мышь, вспыхнул озорной огонёк, -- как можно печалиться после такой победы?

-- Я не опечален, Величайший, посмотри, не зеленее ли лицо моё, чем изображенья Усера[13] в усыпальницах и Храмах? Все же, только шлем не дал моей голове разлететься, как переспелому плоду. А вино победы, похоже, доделало то, что не смог митаннийский пращник.

-- Я уверен, ты скоро полностью поправишься. Не может быть, чтобы Нефер-Неферу[14] отвернулась от тебя сейчас, раз уж хранила для стольких подвигов! С горсткой людей рассеять пять тысяч бойцов Тунипа -- видано ли такое?

-- Обезглавленное тело недолго стоит на ногах, а овцы разбегаются, лишившись пастуха.

-- Не умаляй своих заслуг. Взять в плен царя -- выдающийся подвиг.

-- Я бы считал так же, если бы пленил его в бою, а много ли доблести в том, что мы, вырезав клюющую носом в предрассветный час стражу, схватили спящего? Вот ты, мой побратим, воистину совершил подвиг. Пережив лишь двадцать пять разливов, превзошёл величайших полководцев -- Избавителя[15], нечестивого царя Саргона и Хаммурапи-Законодателя вместе взятых! Никогда на тверди Геба не собиралось такого воинства, как собрали против тебя. И развеяно оно было, словно пыль на ветру! Льву не победить слона. Крокодилу не победить слона. О священном соколе и говорить нечего. Но если наделить льва пастью, что никогда не выпустит ухваченного, крыльями и всевидящим оком, способностью мчаться по пескам, летать и плавать -- этот зверь, возникающий из ниоткуда, и наносящий сокрушительный удар там, где его не ждут, победит кого угодно! И ты создал такого зверя из нас.

-- Оставь славословия Ипи! Ты не храмовый писец, дабы воспевать деяния Величайшего, -- Менхеперра вновь улыбнулся, -- победа неполная. Сам ведь видел, что воины Бабили[16] постояли, как праздные зеваки на рынке, да ушли прочь. А сколько за ними потянулось? "Великий союз", "все как один"... Языком они горазды чесать, а как до дело дошло, мигом порешили, что вовсе не их эта война. Это война Нахарина, что тянется уже три поколения. Уж как "пурпурные" не любят воевать своими руками, норовя других за себя подставить, а на сей раз Паршататарна и их, и Кадеш, и даже хатти[17] -- всех вокруг пальца обвёл, да под свою флейту плясать заставил. Да ещё и внушил, что это их собственная идея, они сами себе господа, а он -- так... С боку припёка... "Все воевать -- и я воевать".