Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том первый

Есислава очнулась в шалаше, имеющем куполообразную форму, изготовленном из тонких стволов дерева сверху частично укрытых корой и ветками, а местами короткими тканевыми подстилками. Такие же тканевые, разноцветные подстилки устилали пол шалаша, где в самой, похоже, средине его был разведен небольшой костерок, дым от которого, устремляясь, выходил вверх через небольшую дыру в навершие… и единожды малыми кучными испарениями стался в самом помещение. Небольшой вход в шалаш ничем не прикрытый, мрачно освещал внутренность того помещения, будто на дворе был вечер, или царил сумрак.

Еси какое-то время неподвижно смотрела вверх, стараясь чрез тонкие прорехи свода шалаша разобрать время суток, а после перевела взор и принялась оглядывать само не хитрое его убранство. На таких же не плотно собранных стенах шалаша висели сплетенные в пучки разнообразные сухие растения, неведомые девушки тончайшие веточки на оные были нанизаны удивительные по форме сушеные плоды и грибы. Медленно, все еще ощущая боль во всем теле, юница шевельнула правой рукой и тотчас, вероятно поднявшись от проема, к ней подступила худая… можно даже молвить сухопарная женщина с прямыми черными волосами заплетенными в три косы, две из которых лежали на груди, едва прикрытой белой одеждой напоминающей длинную рубаху, такую какую в Дари носили дети. Однако, эта рубаха, будучи свободного покроя, имела короткие, до локтя рукава. Лицо женщины в неярком свете костра плохо просматривалось, хотя Есиньке удалось разглядеть смуглую, точнее все же темно-красную кожу на нем, орлиный нос и широкие, черные глаза. Эти глаза, такие жесткие… будто колючие, вперившись в лицо девушки, чуть зримо блеснули… аль то просто в них отразился плещущий лоскуток пламени костра. Тем не менее, явственно каждая черточка на несколько округлом ее лице дрогнула, точно она видела перед собой, что-то весьма неприятное. Голова женщины, где по лбу проходила широкая тканевая полоса резко склонилась. Малозаметно с тем движением затрепыхались, в виде серебряных листков, серьги в обеих мочках ушей и в том брезжущем сиянии Есислава увидела, что руки женщины от локтей до запястья расписаны круговыми, узорчатыми символами.

– Ты кто? – взволнованно вопросила Еси, едва шевеля опухшими от побоев губами.

– Я, Уокэнда, – негромко отозвалась та, и еще ниже склонившись, и вовсе сокрыла от юницы свое лицо. – Великий Дух принес в селение Семи Холмов вас и повелел излечить.

Женщина на удивление очень чисто говорила на языке дарицев.

– Откуда ты знаешь этот язык? – поспрашала девушка, понимая, что пред ней отпрыски Бога Асила… как величали дарицы, иногда бывающие на их континенте Амэри и ведущие с ними торговлю, красные.

– Великий Дух велел говорить и я заговорила, – все еще не разгибаясь, пояснила Уокэнда.

– А где я? – затрепыхавшим от слабости голосом молвила Есинька, чувствуя, что от боли в голове и теле днесь потеряет вновь сознание.

– Вы в моем вигваме, – отозвалась точно из глубин чего-то недоступного женщина. – В вигвами Уокэнды, несущей волшебную власть.

Женщина медлительно распрямилась и теряющая нить разговора юница, ощутила на себе ее жесткий, холодный и одновременно недоверчивый взгляд.

Если сказать, что Стынь вошел в залу маковки во гневе… значит ничего не сказать про состояние Бога. Ибо то был не гнев… то было исступление, по всему вероятию, присущее одним темным Зиждителям, в смысле не поступков, а цвета кожи, оное будто отхлынув от лица Стыня, отразилось на лицах находящихся в зале Першего и Опеча.

Старший Димург восседал в этот раз на дюжем, деревянном троне, поставленном в центре залы. Чья высокая резная спинка, также как широкие облокотницы, по краю были инкрустированы серебряными вставками и черными крупными жемчужинами. В серебристом сакхи, где подол украшали витиевато-сложные узоры, напоминающие треножник, и тонкие переплетение ветвей в черном переливе, Перший недвижно замер на троне. Только его черная с золотым отливом змея в навершие венца встревожено зарилась своими изумрудными очами зараз на Опеча и Стыня, точно давая понимание того, что старший Димург за всем внимательно наблюдает. Темная кожа Опеча теперь словно перемещала по себе не присущую Богам золотую зеркальность, свидетельствуя, что он взволнован… взволнован не только внезапным появлением младшего из печищи, но и прерванным толкованием. Казалось в той зеркальности его кожи, сохранившейся, видимо, от долгого его одиночества отражались пляшущие в своде залы пурпурно-желтые дымчатые облака, нынче вельми ярко освещающие помещение маковки. Застывший при появлении брата в кресле напротив Отца, Опечь, не успел толком сомкнуть рот… аль от волнения стал глубоко дышать. Обаче сие движение его плоти никак не проявлялось на нем… посему казалось, что Опечь просто-напросто замер… недвижно, как и Перший… испугавшись гневливого состояния Стыня.

Младший Димург, ноне явившийся и без венца, и без положенных ему украшений, обряженный, как и старший брат, в черное сакхи, немедля не мига, стоило за ним сомкнувшейся зеркальной стене залы заколыхаться, направил свою поступь к дымчатому креслу Опеча. Он, остановившись в шаге от брата, стремительно дернул рукой вверх, вроде незримо сорвав со свода пурпурную часть облака, да скинув его позадь себя. С каким-то гулким гудением пурпурные шмотки облаков осыпались за спину Бога, нагромоздившись друг на друга круглыми комками, образовав плотную с покатым навершием кучу. Стынь резко повалился на нее, даже не согнув в коленях ноги и достигнув пурпурно-рыхлой поверхности, вроде как качнулся на ней… самую малость подскочив кверху. И единожды с тем колыханием тела Бога, под ним образовалось кресло, с выдвинутым вперед сидением, на котором покоились ноги, слегка наклоненным ослоном и мощными, покатыми локотниками, утопившими в своей пышнотелости руки Стыня. Бог степенно качнулся вверх… вниз вместе с поверхностью облачного кресла и также резво застыв, сомкнул глаза.

Перший однозначно сделав вид, что не обратил внимания на приход младшего сына (однако зорко при том проследив за его резкими движениями) легохонько кивнув Опечу, произнес:

– Как и договаривались, мой бесценный, ореол-венца ты получишь из рук Родителя, ибо он желает тебя увидеть и поговорить. И того события не надобно страшиться. Мы же сказывали с тобой не раз, что пройденное, более не повторится, и брать с собой в грядущее не стоит.

– А ты, Отец, будешь там… подле Родителя со мной? – нескрываемо взволнованно вопросил Опечь, и мягкий его баритон слышимо сотрясся.

– Милый мой малецык, ну, что днесь об этом говорить? – умягчено протянул Перший и легохонько улыбнулся сыну, промеж того бросив беспокойный взгляд на точно пухнущего от гнева Стыня… кожа лица которого теперь стала неотличима от пурпурной поверхности облака. – Когда придет время, мы с тобой это обсудим… И ты, сам решишь, кто с тобой полетит я или Вежды. Поколь не нужно теми мыслями себя теребить… не нужно пугать себя встречей с Родителем. Так как Родитель будет мягок с тобой, он никоим образом тебя не огорчит… Лучше поведай мне, малецык, что передал Мор. Он ведь с тобой давеча связывался.