Елена Асеева - Коло Жизни. Бесперечь. Том второй

Сие было вельми занимательное познавание… Как и ясное понимание того, что степенно двигаясь по кругу, я смог втянутый в себя мозг последней плоти распределить в собственном естестве. Так, что ноне я не только значимо вытянул свое дотоль скомковатое, смаглое, пылающее тело, но и образовал выступ в виде округлой головы и долгий хвост, а остаток впитанного истратил на создание пусть и зачаточных, но двух конечностей на туловище, будущих моих рук… Конечно, было слишком мало накоплений, в основе второй плоти, столь надобных для моего роста, но мне показалось, я достаточно рационально распределил и те запасенные крохи.

Значительно вырос… Я вырос, впитав, переварив в себе сущность Еси. Ее чувства, переживания, боли, тревоги. Все собранное и осмысленное таким бесценным для меня мозгом, при том, одначе, сохранив целостность ее, как личности.

Я свершил еще один оборот вкруг Земли, теперь придавая быстроты себе зачатками колыхающихся будущих рук, ощущая на кончике моего хвоста прицепившуюся плотным комком хоть и малую, но дюже противную золотую, волокнистую пушинку. Это было похожее на пух осокори тонкое, рыхлое и упругое вещество, где махунечкие волоски собранные меж собой несли на остриях радужно переливающиеся крупинки. Я было пожелал скинуть с себя ту пушинку (вернее будет сказать, приставленный Родителем нимб, передающий о моем состоянии прямо на него всю информацию, ибо оставался дюже на Него сердитым) и с тем резко крутнулся вправо… влево… вверх… вниз. Но нимб был цепко ко мне прилеплен, а я нежданно попал в огромное густое облако, испещренное всевозможными цветовыми лучами света.

По первому меня точно оглушило и сдержало движение внутри него так, что я повис в тех облачных глубинах не в силах шелохнуться, подобно сызнова захворавшему аль лишенному сил. А после, так как сутью моей были знания, принялся внимательно все оглядывать.

Из глубин широкого почти ярко-желтого рукава, подымающегося с поверхности Земли, узрел я, как выкинуло в густоту того облака, почти к моему телу, точь-в-точь напоминающую Солнечную, систему, только совсем крошечную, особенно в сравнение со мной. Объятая по коло сферическим полупрозрачным веществом система, на вроде яйца, замыкала в себе в черном мареве: газы, пыль, мелкие частицы, более весомые болиды, метеориты, блекло-голубые, мрачно-красные, молочно-серебристые, бурые крохи– планет, кружащиеся вкруг рдяно-золотой искры поместившийся в центре. Планеты, которые по мере удаления от своей искры набирали в размерах, а посему зрелись их изъеденные рытвинами, углублениями, вспученностями, шишками поверхности.

Внезапно луч света, наполняющий плотность самого облака, резко вдарил в центр той системы, так как бил в меня Родитель, стараясь выправить сбившиеся коды в естестве. Поток голубого света единождым махом расчленил окружающее систему вещество и словно прицепил к своему острию две получившиеся расколотые половинки яйца да все еще вращающееся подле его стен марево газа, пыли, мелких частиц, болидов, метеоритов, астероидов. Сама структура связывающая звезду-искру и планеты также при ударе распалась. И рдяно-золотая искра, энергично дернувшись, выскочила из удерживающих ее допрежь связей. Более не чем не сдерживаемая, она, сорвавшись с места, понеслась из глубин облака в направлении таких же звезд-искр витающих в мироколице над Землей.

Еще может морг и, оставшиеся без своей праматери, планеты также порывчато дрогнув, и с тем сойдя с прописанных для них орбит, умчались вслед за искрой. Однако были и те, что замешкались, иль вроде как прицепились за темное марево газа и пыли. И тогда луч рывком подкинул ввысь остатки замкнутого в системе вещества, как и ее саму. Широкая полая труба, со стальными переливами света, нависающая над самим облаком и уводящая из атмосферы в космическое пространство, а далее, как я ведал, соединяющаяся с установленным подле чревоточины мощным накопителем, величаемым Навь, чуть слышно издала тугой звук всасывания. И внутрь ее безбрежных глубин влетела и сама расколотая система, и прицепившиеся обок нее несколько планет. Вслед той, что я наблюдал, в трубу уносились все новые и новые, расчлененные системы с марно-фиолетовыми останками некогда чего-то единого: газа, пыли, мелких частиц, болидов, метеоритов, астероидов. Обаче, порой туда затягивало и вовсе синие потухшие яйцевидные структуры, поступающие с Земли по ярко-желтому рукаву, которые в отличие от виденных мною раньше не сияли. Эти мрачно-темные системы казались потухшим куском камня, с изрытой поверхностью так, что луч даже не разбивая их, срыву и сразу отправлял в трубу и в Навь.

Зачарованно и долго я наблюдал за тем, как раскалывались системы и, несомненно, рождались новые искры движения, те самые крохи-планеты, только теперь не обладающие таким ярким свечением, такой искрометностью, живостью и вероятно неповторимостью. Это были уже новые формы хода, течения, полета, каковые вселившись в человеческий мозг даровали такие качества, как хитрость, изворотливость, алчность, властолюбие. Они несли в себе уже отрицательные мысли, желания и как итог поступки, оные люди ассоциировали со злом… Злом, кое сами же и плодили.

Нежданно подле меня просквозило огромное рыже-желтое, хотя, одновременно, и прозрачное существо. Всего-навсе мгновения мне хватило, чтобы безошибочно узнать в нем Гриб-птицу. На мощном теле льва этого создания находилась голова птицы с золотисто-переливающимся загнутым клювом и крупными белыми очами. Два огромных крыла таких же желто-рыжих неспешно подымаясь вверх… вниз поддерживали Гриб-птицу в вышине, а перья точно опирались на облачные испарения. Мощные лапы на концах увенчанные серебряными когтьми были плотно прижаты к телу, отчего казалось, что создание прилегло на облако. Не менее длинный хвост завершался змеиной головой, символ Творца… Творца, моего Отца, Господа Першего.

Казалось на Гриб-птице, несмотря на прозрачность плоти, явственно просматривалась каждая шерстинка на туловище, каждое перышко на голове и крыльях, хотя и не ощущалось их осязаемости… Безусловно, они были иного материального происхождения, в общем, как и я сейчас…

Гриб-птица отворила свой клюв и вельми крепко ухватила меня за хвост. И тот же миг уже ее, изогнувшийся плетью, хвост подтянулся ко мне. Змея в завершие хвоста раскрыла пасть и ощупала меня раздвоенным черным языком, по поверхности которого струились разнообразные серебряные символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, принадлежащие Господу Першему. Кончик языка полюбовно прошелся по моему сияющему естеству с головы до ног и ощутимо затрепетал.