Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

– Да, – ответил Эмиссар. – Священный Ишрой Инжор-Нийаса присовокупит свой голос и щит к твоему Походу… Если ты захватишь Даглиаш. И удостоишь почестями ниомейцев.

Пройас никогда не слышал о ниомейцах. Он знал, что Даглиаш – крепость древних норсираев, которая была воздвигнута для защиты от Голготтерата. Ее оставили нетронутой из тех соображений, что низкие создания потребуют каких-то гарантий успеха, прежде чем отправлять свою помощь.

– Ты видел бойню, которую мы устроили? – выкрикнул Келлхус, подобно весьма вспыльчивому правителю. – Никому еще не удавалось одолеть Полчище таких размеров. Ни Пир-Пахалю. Ни Эленеоту. Ни одно поколение Людей или Нелюдей не видело такое войско, которое собрал я!

Он поднялся, не сводя глаз с нечеловеческого лица Нелюдя, и будто весь мир склонился перед ним, сотрясаясь от рева неуловимых волн.

– Великий Поход дойдет до Голготтерата.

Экзальт-генерал не раз наблюдал, сколько сильных и гордых мужчин съеживались под величественным взглядом аспект-императора, так много, что это стало казаться законом природы. Но Нин’сариккас остался столь же далек от этого, как и раньше.

– Если ты возьмешь Даглиаш. И окажешь почести ниомейцам.

Пройас старался не смотреть на своего Верховного лорда прямо, зная, что вид подчиненных, наблюдающих за своими правителями, может быть истолкован как признак слабости. Но ему было крайне любопытно лицезреть всю сложность выражения чувств на лице Келлхуса, которая была настоящим искусством. Пройас не раз становился свидетелем отречения от аспект-императора, с течением лет, действуя через него, как в случае с королем Сакарпа Харуилом или напрямую. Но еще ни разу обстоятельства не были столь экстраординарны.

Хорошо, что таких смельчаков и глупцов было очень немного.

– Согласен, – ответил аспект-император.

Уступка? Зачем ему нужны эти нечеловеческие создания?

Нин’сариккас еще раз поклонился, и вновь гораздо менее продолжительно, чем того требовал йнан. Он поднял свое орлиное лицо. Его блестящий взгляд упал на пояс Келлхуса, где на бедро свисали отвратительные головы.

– Нам любопытно… – проговорил он. – У тебя на поясе Сифран. Это правда, что ты выходил в Запределье и вернулся?

Келлхус откинулся назад, вытянув одну ногу.

– Да.

Почти незаметный кивок.

– И что же ты там обнаружил?

Келлхус подпер голову правой рукой, прижав два пальца к виску.

– Ты полагаешь, что если бы это было правдой, то я бы никогда не вернулся, – мягко произнес он. – Что душа Анасуримбора Келлхуса корчится в аду, а вместо него на тебя взирает демон Сифран.

Декапитантов, как принято было называть головы демонов, большинство заудуниан намеренно игнорировали, как отталкивающее доказательство их существования. Пройас был один из немногих, кто знал кое-что о том, как их заполучить, и как Келлхус, во время одного из продолжительных перемирий, которые прерывали Унификационные Войны, провел несколько недель, обучаясь у Херамари Ийокуса, гранд-мастера «Алых Шпилей», изучив самые темные приемы Анагогической магии, Даимоса. Пройас одним из первых стал их свидетелем, когда вернулся из Каритасала и, возможно, первым, кто осмелился спросить Келлхуса, что происходит. Его ответ занимал немалое место среди незабываемых слов, которые аспект-император говорил ему: «Есть два вида откровения, мой верный друг. Одни захватывают, а другие можно ухватить самому. Первые находятся в ведении жреца, последние принадлежат магу…».

Даже после стольких лет Пройас весь покрывался мурашками от отвращения, едва взглянув на декапитантов. Но, в отличие от многих других верноподданных, он никогда не забывал, что его пророк был еще и магом, шаманом, так непохожим на тех, кто упорно осуждается Бивнем. Его повелитель был Новым ковенантом, опровергающим все старые мерки. Как много бывших грехов стало новыми добродетелями. Женщины заявляли права на привилегии мужчин. Колдуны становились жрецами.

Мерзкое создание висело на поясе Вечной жизни, или так стало казаться.

– Такие кражи… – сказал Нин’сариккас с тактичной бесстрастностью. – Такие подмены. Случались раньше.

– Почему тебя это беспокоит, – спросил Келлхус, – если твоя ненависть удовлетворена, а твой древний враг наконец уничтожен? Людьми всегда правят тираны. Почему тебя волнует, кто окажется жертвой нашей жестокости?

Нелюдь сморгнул.

– Могу ли я дотронуться до тебя?

– Да.

Эмиссар тут же шагнул вперед, вызвав возгласы и лязг оружия по всему залу.

– Оставьте его, – приказал Келлхус.

Нин’сариккас остановился точно над аспект-императором, подол его кольчуги раскачивался в воздухе. Впервые на его лице проступило некое подобие неуверенности, и Пройас понял, что существо на свой нечеловеческий манер напугано. Экзальт-генерал чуть не улыбнулся, такое он испытал удовлетворение.

Эмиссар протянул бледную руку…

Которую аспект-император сжал по-человечески крепко. На мгновение показалось, что целые миры соединились в одной точке этого рукопожатия.

Солнце и луна. Человек и Нелюдь.

Пальцы мягко выскользнули, руки разнялись.

– Что ты видел? – спросил Нелюдь с неподдельным интересом. – Что ты обнаружил?

– Бога… расколовшегося на миллионы воюющих лучинок.

Нелюдь мрачно кивнул.

– Мы поклоняемся пространствам между Богами.

– Вот почему вы прокляты.

Он опять кивнул, на этот раз странный надлом чувствовался в нем.

– Как и Лжелюди.

Аспект-император тоже кивнул со стоическим прискорбием.

– Как и Лжелюди.

Эмиссар сошел с помоста, вновь занял свое место перед безгласными сопровождающими.

– И почему Лжелюдям следовало бы обратить свою силу на пользу Истине?

– Из-за Ханалингу, – заявил Святейший император Трехморья. – Из-за Ку’жары Синмоя. И потому, что четыре тысячи лет назад были убиты все наши жены и дочери… а на вас наслали проклятье безумно бродить в потемках этого воспоминания, жить вечно и умирать их смертью.

Нин’сариккас поклонился еще раз, уже глубже, но все-таки гораздо короче, чем при соблюдении йнан.

– Если возьмешь Даглиаш, – повторил он. – Если воздашь почести ниомейцам.

Как вошло в привычку после Сражения с Полчищем, Сорвил проснулся до звона Интервала. Он лежал на походной кровати, и все тело у него ломило, скорее сжатое, чем согретое шерстяным одеялом. Он моргал, не веря в сложившиеся обстоятельства. Холодный ужас вселялся в него при каждом пробуждении не потому, что не осталось тепла, а потому, что в сновидениях его не осталось ни капли разума. Он знал только, что ему снятся лучшие места. Он видел сны только о них.

Цоронга, как всегда, лежал рядом, откинув одну руку, на лице его было написано мальчишеское блаженство. Сорвил посмотрел на него затуманенным взглядом и, как не раз ему уже приходило в голову, подумал, что будущие жены будут любить его больше всего таким, погруженным в невинность утра. Молодой король слез с кровати, нащупал в бледном свете занимающейся зари свою одежду и тихо выскользнул наружу, чтобы не потревожить своего брата из Зеума.