Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Он поглотит нас, думает Мимара, чувствуя, как паника растет в глубине души. Она сыта по горло темными чревами. Неудивительно, что и скальперы выглядят встревоженными.

Тьма под деревьями, как говорил Сарл.

В первый раз к ней приходит осознание чудовищной сложности задачи, поставленной перед ними колдуном. Впервые она понимает, что Кил-Ауджас был лишь началом испытания – первым в ряду непредвиденных ударов.

Вот и последняя осыпь, раскатившаяся валунами по склону до самого леса. Отряд цепочкой спускается к Великой Косми…

В зеленую тьму.

Весна, Новой Империи Год 20-й (4132 год Бивня),

Верхнее Истиули

Есть у сакарпов легенда о человеке с двумя щенками во чреве его, один из которых полон восхищения, другой же – безжалостен. Когда любящий прижимается к сердцу, человек радуется, как отец – новорожденному ребенку. Когда же другой вонзает в него острые зубы, человек впадает в безмерную скорбь. В те редкие моменты, когда псы оставляют его в покое, он может поведать людям, что обречен. Капли блаженства может испить он тысячу раз, но из жалости достаточно лишь раз перерезать ему горло.

Сакарпы называют его Кенсоорас, «Тот, кто между псами», имя, которое означает тоску по самоубийству.

Варалт Сорвил, несомненно, находился между псами.

Его древний город был завоеван, прославленное Сокровище хор похищено. Возлюбленный отец убит. А он сам теперь в рабстве у аспект-императора. Богиня, Ужасная Праматерь Ятвер, обратила его в смиренного раба.

Истинно Кенсоорас.

Кавалерийский отряд сционов, который стал его тюрьмой, был созван из-за угрозы войны. Немалая часть юных заложников давно подозревала, что их отряд был создан лишь для вида. Пока мужи Великого Похода, они опасались, что их будут продолжать опекать как детей-несмышленышей. Они беспрерывно донимали своего кидрухильского капитана, Харниласа. Даже ходатайствовали к генералу Каютасу о разрешении участвовать в боевых действиях, но безуспешно. И хотя они маршировали под командованием врага своих отцов, этим юношам отчаянно хотелось доказать, что и они чего-то стоят.

Сорвил не был исключением. Когда пришел приказ об их переформировании, он, широко улыбнувшись, гикнул вместе со всеми – а как иначе? Взаимные обвинения посыпались позже.

Шранки были извечными врагами его народа, еще до прихода аспект-императора. Сорвил провел лучшую часть детства в тренировках и подготовке к битве с этими созданиями. Для сакарпа более высокого призвания не было. Убьешь шранка, как гласила пословица, – породишь мужа. Мальчиком он проводил бесчисленное количество дней в праздных мечтаниях о воинской славе, о том, как размозжит головы вражеским атаманам и уничтожит целые кланы. А когда отец отправлялся на битву с этими тварями, множество тревожных ночей проходили в молитвах за него.

И теперь, в конце концов, Варалт приблизился к разгадке своего пожизненного томления и готов принять обряд посвящения своему народу…

Во имя человека, убившего его отца и поработившего его народ.

Псы неотступны.

Собравшись со всеми накануне отправления в роскошном шатре Цоронги, он приложил все усилия, чтобы остаться при своем мнении, пока другие ликовали в предвкушении.

– Разве вы не видите? – вскричал он наконец. – Мы заложники!

Цоронга воззрился на него с хмуро-отрешенным видом. Он сильно откинулся на подушки, и карминовый шелк его базалета отбросил красный отблеск на щеки и подбородок. По плечам волнами рассыпались косички парика цвета черного янтаря.

Зеумский наследный принц оставался, как всегда, великодушным, но нельзя было не заметить холодок в его отношении к Сорвилу, возникший, когда аспект-император провозгласил того одним из Наместников. Молодой Наместник страстно желал объясниться, поведать о Порспериане и случае с глиняной Ятвер, заверить, что он все еще в стане врагов императора, но какое-то внутреннее чувство каждый раз удерживало его от откровений. Некоторые невысказанные слова, как Варалт успел усвоить, следовало хранить в тайне.

Слева от Сорвила сидел принц Чарампа из Сингулата – «истинного Сингулата», как он постоянно подчеркивал, чтобы обособить свою землю от имперской провинции с тем же названием. Хоть кожа его была черна и непривычна глазу, как у Цоронги, черты лица были более тонкие, подобно всем кетья. Чарампа обладал таким вздорным характером, что вел непрекращающиеся споры, даже когда все были с ним согласны. Справа сидел широколицый Цзинь из Джеккии, гористой страны, чьи правители платили дань аспект-императору с большой неохотой. Он неизменно молчал, лишь загадочно улыбаясь, словно был посвящен в некую тайну, что любые переговоры с ним превращало в фарс. Напротив Сорвила, рядом с наследным принцем, разместился Тинурит из Аккунихора, сильвендийского племени, которое обитало не больше чем в двух неделях езды верхом от столицы Новой Империи. Это был властный, солидный человек, единственный, который знал шейский язык хуже Сорвила.

– Отчего мы должны драться на войне, которую ведет тот, кто захватил нас в плен?

Никто, конечно, больше ничего не понял из потока его слов, но безрассудный пыл, с которым они лились, привлекал всеобщее внимание. Оботегва, преданный облигат Цоронги, быстро переводил, и Сорвил с удивлением находил, что уловил многое из того, что говорит старик. Оботегва редко успевал закончить фразу, прежде всего потому, что у Чарампы мысли обращались в слова без малейшего промедления.

– Лучше двигаться, чем гнить в лагере пленных, – произнес Цзинь с неизменной самодовольной ухмылкой.

– Да! – вскричал Чарампа. – Представьте, что это охотничья вылазка! – Он обернулся к остальным, ища одобрения своему остроумию. – Вы можете даже покрыть свое тело шрамами, как Тинурит!

Сорвил взглянул на Цоронгу, который со скучающим видом только отвел глаза. Этот мимолетный молчаливый обмен взглядами обжег, как пощечина.

Слова Наместника, читалось в зеленых глазах зеума.

Насколько мог судить Сорвил, единственное, что отличало их группу от остальных сционов, – месторасположение. Пока другие непокорные племена и народы рассеивались, вливаясь в Новую Империю, они одни из немногих удерживали свои земли, по крайней мере, до нынешнего момента.

«Мы тут уже окружили аспект-императора!» – порой шутливо восклицал Цоронга.