Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Сон был редчайшей роскошью. Они уменьшили порцию кирри вполовину, потом еще вполовину. Мимара стала понимать тиранию, которая решительно взбирается на возвышение в голодные времена и становится невидимой при изобилии. Ей удалось забыть прежние невзгоды. При всей силе колдуна они бы уже сто раз умерли, если бы не кирри и противозаконная сила, которую он дарил…

Если бы не Ниль’гиккас.

Она порой шептала молитвы за него, Клирика, хотя отлично знала, что душа его окончательно и бесповоротно пропала в аду. Но в молитвах нет никакого вреда.

Он где-то сейчас стенает, думала она. Его тень.

Атаки начали стихать, когда в завесах дымки на горизонте показались острые гребни гор Демуа. Древняя карта Акхеймиона не несла в ее глазах никакого смысла. Затейливые узоры, шедшие по краям, и выцветшая краска, некогда расцвечивавшая карту, давно полиняли. Акхеймион рассказал ей, что древние куниюри, как и все люди, хранили традиции изображения, принадлежащие им и только им. На этой карте горы, как условные знаки, дают понять, где найти Ишуаль.

– А что ты ожидаешь там найти?

– Медовые коврижки и пиво! – огрызнулся он.

Его прежняя сварливость быстро вернулась, когда она начала задавать вопросы, которые напоминали о его чудовищных жертвах. После всех смертей и мучений вероятность, что они ничего не найдут, была фактом, который колдун отказывался обдумывать.

Но Мимара знала, как улучшить его настроение, так же как и Друз уже изучил, как с ней справляться. Они больше не попадали в сети бессмысленных взаимных упреков – по крайней мере, не так часто.

– Акка… Ты опять бранишься.

– Правду о Келлхусе! Я говорил тебе это сотни раз, Мимара!

Она пристально посмотрела на него.

Акхеймион собрался с силами, сделал глубокий вдох.

– Никто не может воздвигнуть стены против того, что забыто, – сказал он поговорку, которую она слышала раньше. – И ничто так не забыто, как Ишуаль. Он устоял две тысячи лет – в самой тени Голготтерата, не меньше!

Она посмотрела на него, как всегда, когда он докучал ей горячими восклицаниями. Ни один человек, которого она знала, не верил во что-то столь исступленно. Она посмотрела на свой живот, который поддерживала двумя руками, и пробормотала:

– И отец иногда может быть дураком…

– Вдумайся, Мимара, – сказал он, с ожесточением сжимая кулаки.

Не меньше, чем обсуждение Ишуаля, он терпеть не мог, когда ему напоминали об отцовстве.

– Дунианин отправил единственного сына в дебри. И вот через двадцать лет этот сын уже командует всем Трехморьем! Мы здесь, чтобы вспомнить, не больше и не меньше. Вспомнить и, если понадобится, воздвигнуть стены.

– Против аспект-императора.

– Против Истины.

Наступили дни покоя. Горы теснились на горизонте. Они, как ни странно, напоминали ей Менеанорское море зимой, когда темные валы с гребнями пены накатывают на берег. Проведя несколько страж над изучением Карты и вглядываясь в горные хребты, колдун понял, что они отклонились слишком далеко на юг, и им пришлось повернуть на север, пересекая изрезанные ущельями подножия гор Демуа.

Ее удивляла беременность. В борделе она была ужасной превратностью судьбы – страданием для тех, кто вынужден был ее прерывать, несчастьем для других, кто вынашивал до конца, потому что младенца потом неизменно забирали. Те крохи знаний, которыми она владела, она получила от матери, когда та носила близнецов. Но если императрица постоянно отдувалась и жаловалась, то растущий живот Мимары казался воздушным мешком, настолько легко было его носить.

Опять кирри, поняла она. Она отгоняла всякие мысли о том, как отразится волшебный прах на ребенке.

Ночью, впервые почувствовав, как толкается малыш, она просто расплакалась от облегчения. Старый колдун отказался класть руку ей на живот, и она в ярости взвилась, словно обезумев. Она кричала и швыряла камни, пока он, наконец, не уступил. Конечно, ребенок уже перестал толкаться.

Они наткнулись на стадо оленей, и старый колдун успел завалить четырех, прежде чем они разбежались по сумрачному лесу. Они пировали. Потом, готовясь к переходу через горы, она освежевала животных волшебным ножом, найденным в Гробнице. «Бурундук», назвала она его. Эта работа ужасала ее, но не кровью, а своей легкостью. Она думала, что нож надо будет наточить, поскольку край его выглядел закругленным, но колдун посоветовал не обращать на это внимания.

– У ножей из митрала сверхъестественные лезвия, – поведал он. – Они режут согласно твоему желанию.

Он оказался прав, но ее все-таки волновало, что сдирать шкуру с оленя оказалось не сложнее, чем обрезать подгнившие персики.

Завернувшись в шкуры, они отправились к подножиям гор. Поскольку они ничего не знали об обработке шкур, те начали гнить, даже когда их просушили на солнце. Спустя два дня колдун осторожно раскатал Карту и с тревогой осмотрелся кругом, после чего взволнованно пробормотал:

– Да! Да!

Он поднял два пальца, указывая на юг, и поворачивал Мимару, пока она не разглядела два пика.

– Там! – сказал он. – Где лежит огромная масса снега между ними…

Ледник. Первый раз в жизни она увидела его.

– Врата Ишуаля.

Этой ночью они снова услышали рога шранков – они перекликались с разных концов леса под ними.

– Собираются… – ахнула Мимара, вспомнив безумие Косми.

Они снова помчались сквозь мрак, полагаясь на кирри, который нес их вперед. Неровной рысью они бежали вдоль высоких гребней. Звезды сверкали, как рассыпанные алмазы. Колдун хотел показать ей одно древнее созвездие – Цеп, – как он назвал его, но она не смогла различить его вершин.

– Только в своих снах я видел его так высоко в небе, – сказал он. – Только когда был Сесватхой.

Они спускались по склонам и забирались в ущелья. Карабкались, стирая пальцы в кровь. Наконец они оказались в широкой полосе между склонами и принялись осторожно переходить морену, а огромный ледник возвышался над ними, мерцая голубым светом под сверкающим Гвоздем Небес.

Перейдя реку, они пошли вдоль нее, пока она не превратилась в белые, бурлящие потоки. Ледник маячил еще выше. А рога шранков звучали все ближе.

Дыхание здесь уже вырывалось облачками морозного пара.

Они дошли до ледника как раз, когда солнце появилось над горизонтом. Ледяные поля вспыхивали, переливаясь, как в калейдоскопе, голубыми, белыми и золотыми участками. Он оказался столь же труден для перехода, сколь и красив. Мимара уже перестала считать, сколько раз упала. Дважды им приходилось переходить ущелья, внутренние склоны которых горели на солнце, как сверкающая сеть, прежде чем погрузиться в темноту. Они огибали ямы с голубыми краями, в которых грохотала скрытая подо льдом вода. Стоило только бросить взгляд через плечо, чтобы понять: шранки – сотня за сотней, целые тысячи – преследуют их, рассыпавшись по ледяным полям, как язвы на теле. А два человека продолжали упорно взбираться, спеша по снегу, присыпавшему лед, пока их ноги не перестали гореть от холода и просто онемели, пока сердца не заколотились, как жестяные побрякушки.