Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Весна, Новой Империи Год 20-й (4132 Год Бивня),

Верхняя Истиули

Отряд сционов прокладывал путь по широкой спине Эарвы. Дни проходили один за другим, а продвижения не было заметно. Полученное задание – гнать обнаруженную дичь с юго-восточных равнин по направлению к Армии Среднего Севера – выполнить не удавалось никак. Даже следов дичи не попадалось. Им едва хватало еды, чтобы прокормить себя, не то что армию.

Палящий Ветер дул, не переставая, иссушая кожу, волосы, пальцы, свистя в мертвых ветках кустарника, который топорщился по бесконечной поверхности равнины Истиули. И хотя этот переход имел определенную цель, всем казалось, что их несет ветер, так же как и все обширное пространство вокруг. На этой земле не было ни тропинки, ни направления, а раскинулась она так широко, что Сорвил то и дело ловил себя на том, что сидит в седле, пригнувшись от неясного страха. Он вырос на равнинах, под бескрайним чистым небом, и все же здесь чувствовал свою неприметность и незащищенность. Люди склонны забывать об истинном положении вещей в Мире, полагая, что их ничтожные амбиции способны охватить все вокруг до самого горизонта. В этом дух человеческой расы. Но порой земли, отличающиеся неимоверными подъемами и перепадами, абсолютной пустотой, разбивают это тщеславие в пух и прах, напоминая людям, что они не ровня преградам бескрайнего Мира.

Дозор за дозором Сорвила неотступно мучила эта мысль, то и дело всплывающая в мозгу. Ничто не могло отвлечь настолько, чтобы выкинуть ее из головы, даже Эскелес в худших своих проявлениях. К досаде Сорвила, пухлый адепт настоял на продолжении лингвистических упражнений. Ему было совершенно неважно, кто оказывался в зоне его влияния – чаще других Цоронга и Оботегва. Однажды весь отряд подхватил его напев, выкрикивая числа на шейском на всю округу, а Сорвил взирал на это с отчаянием и отвращением. Эскелес, похоже, находил это представление чрезвычайно потешным, как, собственно, и Цоронга.

Неизвестно, источником чего в большей мере был адепт школы Завета – неловкости или раздражения. Одно его присутствие заставляло Сорвила чувствовать себя школьником, хотя этот человек утверждал, что его приставили в качестве сопровождающего всей их компании, помимо роли наставника ужасающе невежественного Сорвила, короля Сакарпа.

– Святой аспект-император относится к врагам серьезно, – говорил кудесник, бойко подмигивая, – а его враги серьезно относятся к своим детям.

В этих словах было что-то одновременно смешное и тревожное. Эскелес со своей щегольской бородкой, популярной в Трехморье, и тучным телосложением, не говоря уж об отсутствии какого-либо оружия, казался чуть ли не до абсурда незащищенным и мягкотелым, эдакой пивной бочкой. И все-таки у Сорвила не было причин сомневаться в правдивости его слов – что его послали охранять отряд – особенно после того, как он стал свидетелем колдовского разрушения Сакарпа.

Ночью, устремляя глаза к небосводу, усыпанному звездами, Сорвилу почти удавалось убедить себя, что ничего из случившегося не произошло, что приглушенно доносящиеся до него из-за спины голоса принадлежат дяде и отцу, а не выходцам из экзотических стран и королям далеких земель. Это было время Львиной охоты, когда сагландеры засевали поля, а все мужи Дома Варалтов со своими подданными отправлялись в горы на поиски горного льва. Начиная с двенадцатого своего лета, Сорвил выезжал с отцом и дядьями, восхищаясь каждым мигом охоты, несмотря на то, что в силу своего юного возраста вынужден был оставаться в охотничьем лагере вместе с кузенами. И лучше всего было лежать с закрытыми глазами у ночного костра, слушая рассказы отца, чувствуя себя не королем, а равным среди равных.

На охоте он узнал, что отец умел рассказывать по-настоящему смешные истории… и люди искренне любили его за это.

Так он лежал, погрузившись в воспоминания, согретый их теплом. Но даже почти уверовав в них, он чувствовал, что какой-то страх выползает из глубины и всякое притворство улетучивалось, как дым, уступая место неотвратимому пониманию действительности. Цоронга. Аспект-император. И больше всего – ПраМатерь.

Один вопрос занимал его больше прочих, теснившихся в душе. Чего Она хочет? И само слово «Она» страшило больше всего, заполняя беспокойством все внутри. Она. Ятвер. ПраМатерь…

Он провел много бессонных ночей, просто оценивая головокружительную мощь этого явления, занимавшего его мысли. Странно, что, преклоняя колени, даже неистово молясь, люди никогда не размышляют, не стремятся понять, что кроется за древними именами. Ятвер… Что значит этот священный звук? Жрецы Сотни были мрачны и грозны, уподобляясь каждой частичкой строгим Проповедникам Бивня. Они потрясали именами своих Богов наподобие строгих отцов, прибегающих к ремню: послушание – вот все, что они требовали, все, чего ожидали. Остальное вытекало из их сложных толкований путаных писаний. Ятвер всегда представлялась Сорвилу темной и неясной фигурой, некой сущностью, максимально приближенной к первопричине вещей, слишком первобытным божеством, чтобы не нести в себе опасности коварных ударов и роковых падений.

Все дети приближаются к храму с чувством собственной малости, которое жрецы месят и мнут, как глину, придавая ему форму странного примирения-с-ужасом, чем и является религиозное поклонение, чувство обожания чего-то слишком страшного, чтобы с ним смириться, слишком древнего для безоговорочного принятия. Когда Сорвил размышлял о мире, лежащем за пределами видения, ему представлялись бесчисленные тысячи душ, болтающихся на истертых нитях над зияющей чернотой Края, тени, колышущиеся внизу, древние, своенравные Боги, равнодушные, подобно рептилиям, и все покрывающие узоры, столь древние, что в глазах людишек они могли показаться только безумием.

И самой древней, самой безжалостной была ужасная ПраМатерь.

Так она и звалась: детским кошмаром.

Каково оказаться меж ними! Ятвер и аспект-император… Боги и Демоны. Как его затянуло в эти огромные жернова? Ничего удивительного, что ему больше всего хотелось сбежать от грохота Великого Похода! Неудивительно, что мерное покачивание в седле на его пони, Упрямце, обещало какое-то спасение.

Однажды ночью он осторожно изложил этот вопрос Цоронге и его приближенным, стараясь не проявлять собственный жгучий интерес. Огонь, естественно, разводить было нельзя, поэтому они сидели плечом к плечу, повернувшись на юг, глядя то на усыпанный звездами небосклон, то на свои руки: короли и принцы земель усмиренных, но не полностью завоеванных Новой Империей, тоскующие по родным домам, оставшимся далеко за ночным горизонтом. Оботегва скромно сидел позади них, переводя фразы в случае надобности. Если что-то и толкало Сорвила продвигаться скорее в лингвистических штудиях с Эскелесом – это желание снять бремя собственной глупости с плеч старого мудрого облигата.