Александр Михайловский - Ветер с востока

— Примерно около миллиона солдат и офицеров, мой фюрер, — заметил Гиммлер, мрачно нахохлившийся за столом, словно сыч, — причем б о льшая часть этих потерь пришлась на период с декабря прошлого года по настоящий момент.

Гитлер резко обернулся. — Да, Генрих, ты прав, мы действительно понесли большие потери. Необъяснимо большие. Ты можешь что-либо еще сказать по этому вопросу? Ведь мы не просто терпим поражения — каждое наступление русских стоит нам одной, а то и двух армий!

Гиммлер, как талантливый актер, немного помолчал, выдерживая паузу и подчеркивая драматизм ситуации. — Мой фюрер, с контрнаступлением русских под Москвой мне уже все понятно. Там мы просто зарвались, как наши генералы в ту войну, шагавшие победным маршем на Париж. Как и французы в четырнадцатом, русские подтянули последние резервы и начали контрнаступление, отбросив наши войска примерно на столько же — на сто километров. Не нужно было тогда рваться к Москве из последних сил, и всё было бы нормально. Мы, немцы, всегда побеждали, опираясь на тщательную подготовку и точный расчет. Войска в обороне в землянках и блиндажах куда лучше переносят холод, чем те же солдаты, находящиеся в чистом поле. Лично побывав на Восточном фронте, я понял, что такое Россия, и как жестока и беспощадна к нам, немцам, эта суровая холодная земля. Немецкие солдаты, сражающиеся там за будущее нашего рейха, — это настоящие герои.

— Продолжайте, Генрих, — кивнул Гитлер, — а вы, Йозеф, слушайте внимательно. Ведь именно вам придется объяснять германскому народу, как и почему так обгадились их генералы.

— Мой фюрер, — сказал Гиммлер, — я не армейский офицер, и не имею опыта командования войсками. Поэтому, как только я был назначен командующим группой армий "Центр", то сразу начал подбирать себе нужных специалистов. Разумеется, мой фюрер, все офицеры, привлеченные мною для сотрудничества, являются стопроцентными арийцами и преданными идее национал-социализма членами партии. При этом все они начали свою службу с нижних чинов, и понимали то, что не всегда понимали титулованные ничтожества, кичащиеся своим происхождением. Сказать честно, мне не хотелось разделить судьбу Манштейна, Клейста или несчастного Гота.

— Почему вы называете его несчастным, Генрих? — заинтересованно спросил Гитлер.

— Его нет ни у нас, ни у русских — это уже известно точно, — ответил Гиммлер. — Также известно, что штаб семнадцатой армии был застигнут врасплох и полностью уничтожен в скоротечном ночном бою механизированной бригадой генерала Бережного. У этого большевика просто безумная страсть к нашим генералам. Начиная свои операции, он в первую очередь стремится тем или иным способом уничтожить или взять в плен наших командующих, и тем самым нарушить управление войсками. Но сейчас разговор не об этом…

— А о чем же, Генрих? — нервно переспросил Гитлер.

— Мой фюрер, — сказал Гиммлер, — отчаявшись искать причину поражений в наших собственных генералах, я решил обратить свое внимание на русских. Конечно, следственная комиссия, выявляющая случаи измены, разгильдяйства, халатности и непрофессионализма в рядах нашего армейского командования, продолжает свою работу. Но этой рутиной я попросил заняться партайгеноссе Мюллера. Тем более что большую часть следственных бригад и так составляют его люди. Если заговор генералов существует, то люди Мюллера его выявят, просто по крупинкам просеяв ту кучу навоза, которую представляет собой наш прославленный генералитет. Меня же в первую очередь интересовал вопрос, который вы мой фюрер, только что задали генерал-фельдмаршалу Кейтелю. Почему русские, совершенно не блиставшие в ходе летне-осенней кампании тысяча девятьсот сорок первого года, вдруг, совершенно неожиданно для нас, начали побеждать наши войска с таким разгромным счетом…

— Ну, и к чему пришли эти ваши расово-чистые специалисты? — спросил Гитлер, нервно меряя шагами кабинет. — Генрих, вы же понимаете, что для Рейха ответ на этот вопрос может быть жизненно важен.

— Поражение под Москвой было вполне объяснимо, — сказал Гиммлер, — как я уже говорил, моя следственная бригада сделала вывод, что мы просто зарвались. Но вот потом начались события, необъяснимые с точки зрения материалистических взглядов на окружающий мир.

— Что вы имеете в виду, Генрих? — встрепенулся Гитлер.

— Два месяца назад, вечером четвертого января, — мрачно начал Гиммлер, — наша воздушная разведка засекла в Черном море авианосец под андреевским флагом. Связь с разведчиком почти немедленно прервалась. Все дальнейшие невероятные события, которые можно было задокументировать, довольно детально изложены в докладе, находящемся этой папке.

Могу сказать лишь одно — ни один из кораблей так называемой эскадры Ларионова не был построен ни на одной верфи мира. Этого мира. Американская версия продержалась дольше всего, но совсем недавно и оттуда были получены совершенно достоверные сведения, что ничего подобного на верфях США не строилось.

Мой фюрер, невозможно скрыть постройку авианосца трехсотметровой длины, особенно в Америке, где из-за продажной и болтливой прессы все и всё знают обо всех. Это было бы нонсенсом. Но самое главное не в кораблях, а в их боевых возможностях. Исходя из опыта наших летчиков люфтваффе, несколько раз пытавшихся атаковать эту эскадру и в базе и в походе, можно сказать, что если бы в Перл-Харборе седьмого января вместо эскадры Киммеля находилась бы эскадра Ларионова, то адмиралу Нагумо пришел бы конец. Американцы же таких сверхвозможностей не демонстрируют, даже когда речь идет об их жизни и смерти.

И так во всем, начиная с самолетов, демонстрирующих удивительную скорость, дальность полета и огневую мощь, и кончая неуязвимыми для нашего ПТО тяжелых танков. Но это все, что называется, железо. Прошлым летом мы разгромили большевиков, даже несмотря на то, что в их распоряжении уже были тяжелые неуязвимые для нас танки типа КВ и Т-34, которые ведомство Канариса, между прочим, преступно прозевало.

На стороне вермахта были боевой опыт, тщательное планирование и организация операций, высокий воинский дух и уверенность в победе. В то время, как противник был растерян, дезорганизован и откровенно слаб духом. Доказательством тому являлись миллионы русских, находящихся сейчас в нашем плену. Меня интересовало — стали русские после четвертого января воевать по-другому? Ответ, который дала моя комиссия, был однозначным: — Да, стали!

Гиммлер перевел дух. — Мой фюрер, самые большие чудеса показывает все та же механизированная бригада Бережного. Их тактика не просто копирует немецкую, в ней есть нечто, что делает ее на голову лучше нас. Но дело не только в тактике, которой у большевиков не было еще совсем недавно, и даже не в начавшейся в самых верхах большевистского руководства перетасовке генералов.