Евгений Белогорский - Операция Кондор

Решение маршала о награждении Петрова высоким полководческим орденом было продиктовано отнюдь не простым желанием, навести справедливость в отношении незаслуженно обиженного человека. Час назад Рокоссовский докладывал Сталину о положении дел на фронте. Верховный внимательно выслушал маршала, а затем сказал: — Все это очень хорошо, товарищ Рокоссовский но, к сожалению, мы не добились того, чего хотели добиться. Согласно последним сведеньям разведки, господин Черчилль с самого начала был настроен на полномасштабные военные действия против нас — с сожалением констатировал Сталин.

— Наш стратегический посыл оказался не совсем верным, но у нас есть ещё время и возможности для его исправления. Ставка считает необходимым нанесение по войскам Шернера контрудара силами 49 армии с последующим переходом соединений фронта в контрнаступление по направлению Гамбург и Киль. Директива об этом уже Вам отправлена. Учитывая всю сложность поставленной перед Вами задачи, принято решение передать в ваше распоряжение 5 танковую армию, а также 2 и 11 гвардейские армии из состава 3-го Белорусского фронта в качестве оперативного резерва. Согласно поступившим в Ставку сообщениям их переброска в ваш оперативный тыл началась три часа назад — Сталин замолчал, давая возможность маршалу переварить услышанные новости, а затем продолжил.

— По утверждению представителей Генерального Штаба, англичане в отличие от немцев и французов традиционно считаются для нас неудобным противником. Надеюсь, что это досадное суеверие не помешает вашим войскам выполнить приказ Ставки?

— Нет, не помешает, товарищ Сталин, — без малейшего раздумья ответил Рокоссовский. — Англичане действительно хорошие солдаты и две прошедшие войны это наглядно показали. Однако наш солдатский долг бить любого врага, который посягнул на нашу советскую Родину и мирную жизнь трудового народа. Командование фронтом сделает все возможное и невозможное, для выполнения поставленной перед нами задачи.

Голос командующего фронта звучал твердо и уверенно, и это придало Верховному хороший заряд бодрости, которая так необходима в трудные часы.

— Вы, очень хорошо сказали, Константин Константинович. Лучше и не скажешь. Я очень надеюсь на Вас и Ваших подчиненных. Сейчас нам как никогда прежде, нужна сокрушительная победа над врагом. Чем быстрее мы сможем лишить господина Черчилля его опасных иллюзий, тем скорее будет потушен этот опасный пожар, и мы сможем вернуться к мирной жизни.

— Я вас очень хорошо понял, товарищ Сталин. Можете на меня положиться.

— Большое спасибо, от меня и от всего советского народа, Константин Константинович. Успехов Вам. Я очень на Вас надеюсь, до свидания.

— До свидания, товарищ Сталин — сказал Рокоссовский, с тяжелым сердцем кладя трубку ВЧ. Не нужно было быть большим провидцем, чтобы понять, что солдат его ждали серьезные бои. Как и два года назад им предстояло вновь наступать на запад, платя за каждый пройденный вперед метр платить своими жизнями, ради мира на земле. И самым лучшим стимулом для солдат вновь шагнувших навстречу смерти, по твердому убеждению Рокоссовского была справедливая оценка их мужества и умения, бить врага и уничтожать его танки. Такова была жестокая диалектика войны, и её невозможно было изменить.

В течение всего дня 3 июля в кабинет Сталина шел нескончаемый поток посетителей, вызванных в Кремль в связи с началом военного конфликта с бывшими союзниками на территории Германии. Вновь, как в кризисном сорок первом году заседание Ставки Верховного командования, сменяло заседание комитета обороны, вслед за которым начинала работу специальная рабочая группа по тому или иному вопросу. Затем следовали доклады представителей различных наркоматов, после этого наступал двадцати минутный перерыв на обед, и все начиналось сначала в неослабевающем темпе.

Сидевший в приемной дежурный секретарь бисерным подчерком аккуратно заносил в журнал посещения фамилии тех, кто переступал порог сталинского кабинета. Педантичный служака, он привычно фиксировал время входа и выхода тех, на чьи плечи легло тяжелое бремя новых горьких испытаний.

До самого вечера у Сталина сохранялась определенная надежда, что военное противостояние с бывшими союзниками удастся остановить на уровне приграничного конфликта. Для одетого в военную форму шестидесяти пятилетнего человека, стоявшего во главе Советского Союза, мир был важен и необходим как никогда прежде. Ради его сохранения, он был готов закрыть глаза на мерзкие происки со стороны бывшего союзника и даже на небольшое пролитие крови. Однако последние сведения, полученные из Америки по каналам разведки, полностью похоронили эти надежды.

Читая стенограмму переговоров эмиссаров Черчилля в Нью-Йорке, добытую, что называется со стола британского премьера, советский лидер все больше и больше мрачнел. Уж слишком высокие преференции и бонусы получали денежные магнаты от развязывания военного конфликта между странами победителями. Утверждение господина Даннинга, о том, что нет в мире такого преступления, на которое бы не пошли капиталисты ради получения прибыли в 300 % даже под страхом смертной казни, в очередной раз получило своё подтверждение.

Трудно, невыносимо трудно долгое время ходить в туго застегнутом мундире, испытывать множество трудностей и лишений ради достижения победы над врагом и наступления мира. Но во стократ труднее, после того как ты наконец-то распахнул мундир и вздохнул полной грудью воздух мирной жизни, нужно вновь застегивать его обратно.

Именно такое духовное мучение испытал Сталин в этот бесконечно длинный, июльский день. Добившись победы над Гитлером, он искренно понадеялся, что с войной в Европе покончено и, не дожидаясь замирения в Азии, поспешил начать лечение ран нанесенных советскому народу проклятой войной. Уже были готовы планы по восстановлению страны на ближайший период, отданы необходимые распоряжения и разосланы правительственные циркуляры. Мирная жизнь начала вступать в свои права, и вдруг все приходилось сворачивать и вновь заниматься так постывшей войной.

Вновь переходя от планов мирного созидания к решению военных нужд, Сталин был уверен, что этот процесс не принесет ему трудностей, но воздух мирной жизни сыграл с советским вождем злую шутку. Привычно уходя с головой в работу, он неожиданно получил жесткий укол со стороны своего здоровья. Не столько от решений многочисленных проблем порожденных конфликтом, сколько от душевного разлада, к концу дня у Сталина сильно заболела голова, и он был вынужден обратиться к докторам.