Бен Элтон - Время и снова время

– У Германии тоже были союзники, – возразил Стэнтон. Ему казалось, он сидит на лекции.

– Не смеши. Никчемные Австро-Венгерская и Османская империи? Это обуза, а не союзники. Подлинными державами с прошлым и будущим были Британия, Франция, Россия, Япония и Америка с одной стороны, а с другой – Германия. Причем даже не Германия, а кайзер . Он и его прусская военная клика сидели в Потсдаме и пели хвалу войне. Остальная Германия хотела заниматься делом. Эта страна была лучшей в мире мастерской. Обожди они лет десять, они бы купили Францию, а потом, несомненно, и Британию. В Германии была самая крупная социал-демократическая партия, рейхстаг желал мира. А вот кайзер желал воевать. И он, как ни крути, был главный. Чокнутый ублюдок с гонором выше Бранденбургских ворот весь исчесался по войне. Вот почему он всегда носил военную форму. Где он позирует на всех фотография? Вспомни любое довоенное фото кайзера Вилли. Где он находится?

Стэнтон понимал, куда она гнет. Тут с ней, конечно, не поспоришь.

– На маневрах, – сказал Хью.

– Именно! Играл, мать его, в солдатики. Всю жизнь только этим и занимался. Он возглавлял самую продвинутую в научном и индустриальном смысле нацию, но хотел одного: стоять на поле брани и, опершись увечной рукой на эфес сабли, разглядывать карту. Как проводил время Эдвард Седьмой? Пил, играл и в Париже таскался по бабам. А Георг Пятый? Коллекционировал чертовы марки. Царь Николай? Прикидывался бедным землевладельцем и ковырялся в саду вместе с женой-командиршей, по уши втрескавшейся в деревенского дурачка, оголтелого прелюбодея. Французы наслаждались Belle Époque . [10] Прекрасная эпоха ( фр. ) – период между последними десятилетиями XIX века и 1914 годом, время расцвета искусства и научного прогресса; название появилось после Первой мировой и ее травматического для Европы опыта. Американцы мечтали поднять разводной мост и забыть о существовании Европы. А кто выезжал на маневры? Кто надевал каску со штырем, даже выгуливая собаку? Кто перевооружался такими темпами, что Чингисхан позеленел бы от зависти?

– Кайзер Вильгельм, – признал Стэнтон.

– Да, кайзер Вильгельм! – выкрикнула Маккласки. – Причина всей проклятой катастрофы. И вот наш план, Хью. Мы поменяем одного мертвого германского владыку на другого. Ты отправишься в Сараево и предотвратишь покушение на наследника австро-венгерского трона, а затем переберешься в Берлин и убьешь кайзера.

– В 1914-м?

– В 1914-м.

Церковные колокола отбили полночь. Наступило Рождество.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Маккласки.

– О том, что мы, наверное, сошли с ума, раз ведем такие разговоры.

– Но еще ты думаешь, что если убийство эрцгерцога вызвало такие беды, то убийство императора все только усугубит.

– Согласитесь, мысль здравая.

– Но этого не будет, если виновным признают кого надо .

– Кого надо?

– Несомненно. Понимаешь, если убивают кайзера, первым делом все задаются вопросом: кто это сделал?

– Естественно.

– Но никто не сможет предположить, что это дело рук путешественника во времени, проскочившего через замкнутую петлю пространственно-временного континуума.

– Наверное, так.

– Понимаешь, Франца Фердинанда убил иностранец, что мгновенно создало предпосылки для международного кризиса. Если кайзера убьет немец – или хотя бы сложится такое впечатление, – это будет сугубо немецкий кризис. А если убийца окажется социалистом, начнется заваруха, в которой Германия погрязнет надолго. Немецкое социалистическое движение было самым мощным и опытным в Европе. Германские правящие круги считали левых общественным врагом номер один. Если все так представить, что императора убил левак, последуют жесткие карательные меры, на которые левые, не зная за собой вины, непременно ответят. Германия погрузится во внутренние разборки. Британия сосредоточится на злосчастном ирландском вопросе, не говоря уже о суфражистках. Россия продолжит неспешное движение к современному государственному устройству. Франция будет ликовать, глядя на муки, которые Германия сама себе причинила и которые займут ее на весь 1914 год, а то и дольше. Независимо от того, какой Германия выйдет из кризиса – левого или правого толка, – во главе ее уже не будет стоять сбрендивший поджигатель войны. Кроме того, возросшее благосостояние и экономическая независимость европейских держав вкупе с демократической реформой, набравшей ход в обеих странах, сделают войну невозможной. Две современные капиталистические демократии никогда друг с другом не воевали. И знаешь, что в этом плане самое хорошее? Прелестные русские царевны останутся в живых! Пожалуйста, закрой рот, Хью. Ты так раззявился, что похож на рыбу.

Стэнтон прихлебнул пиво и захрустел соленым крендельком. Он сидел в «Восточном баре» отеля «Пера Палас» на Гран-рю-де-Пера, протянувшейся в европейской части Золотого Рога. После ретирады из маленького кафе у мечети Хью решил больше не рисковать и на извозчике добрался до отеля.

Разглядывая толпу модников за аперитивом, он жалел, что бросил курить. В 1914-м курили абсолютно все. В баре угощали бесплатными сигаретами, сигара стоила пару пенсов. На стене висела обрамленная реклама сигарет. Зловещего вида персонаж в феске предлагал сорт «Мусульманин». На другом плакате был изображен весьма самодовольный султан в огромном тюрбане с полумесяцем, окруженный скудно одетыми танцовщицами. Интересно, подумал Стэнтон, кто больше возмутился бы в моем двадцать первом веке – поборники здорового образа жизни, феминистки или правоверные мусульмане?

Бармен перехватил его взгляд.

– Предпочитаете турецкий или виргинский табак, сэр? – Он подтолкнул изящно инкрустированную сигаретницу к Стэнтону и одновременно чиркнул спичкой.

Аккуратные ряды белых трубочек выглядели невыносимо привлекательно. До недавнего времени Стэнтон в день выкуривал двадцать сигарет, наслаждаясь каждой. Особенно на военной службе. Там мало кто не курил. Кого пугает смерть через тридцать лет, если уже завтра можешь подорваться на мине? Курение было этаким знаком «V», адресованным врагу. Ты нам не страшен. Видишь, сами себя гробим.

Стэнтон чуть не взял сигарету. «Восточный бар» отеля «Пера Палас» в старом Константинополе, Османская империя еще кое-как держится. В таком антураже было бы романтично выкурить турецкую цигарку.

– Нет, спасибо, – удержался Стэнтон.

Он бросил курить после письма Кэсси.

Она не просила об этом, но Стэнтон хотел представить зримое доказательство своей решимости к исправлению. Когда они познакомились, Кэсси тоже курила, но, забеременев, бросила. И ей ужасно хотелось, чтобы он последовал ее примеру. Ни разу об этом не обмолвилась, но он знал. Тем более что Тесса уже начала обращать внимание на картинки с обезображенными легкими и загноившимися глазами.