Юрий Иванович - Второй шанс

– Прань, давай открывай глаза… И отпускаем друг друга.

Ещё нечувствительными руками они отпустили талии друг друга, встали на ноги и начали осмотр не с себя, а друг с друга.

– Ух ты! Вот это женщина!

На Прасковью откровенно и бесстыже пялился лысый парень шестнадцати лет, которому можно было дать и все семнадцать за неуловимую взрослость, просматривающуюся во всём: мимике, жестах, взгляде и постановке фигуры. Ещё и половой орган вполне приличных размеров у него стоял, словно деревянный. А на лице блуждала многозначительная восхищённая улыбка.

Дальше произошло совсем для Прасковьи непонятное. Её тело резко наполнилось ярким желанием и само шагнуло к парню, не обращая внимания на длиннющие ногти на ногах и на руках. Правая рука осторожно потянулась к мужскому органу, а чужой, хриплый и незнакомый голос проворковал:

– Ты хочешь?..

Скорее всего академик руководствовался своими знаниями, здравым смыслом, трезвым рассудком и умением увидеть в каждом действе пользу для науки. Потому что резво отпрыгнул на метр, прикрыл левой рукой своё достоинство и прикрикнул на женщину:

– Не спеши! Иначе покромсаешь меня ногтями. Это раз! Во-вторых, подумай о своём поведении. Нам это очень надо, но не так же сразу… Иначе можем загнуться, если сразу набросимся друг на друга. Ну и три, признавайся – ты открывала глаза?

Теперь уже Козырева осматривала себя, не спеша отвечать. Руки, прелестные и холёные. Грудь – великолепная и вызывающе торчащая вперёд набухшими сосками. Живот плоский, талия изумительно тонкая. Ноги – повод для смертельной зависти любой актрисы или порнозвезды. Упругие, густые волосы без единой седой искорки, водопадом сбегают с головы до колен. И даже пятнадцатисантиметровые ногти, на удивление ровные, хоть и блёклые по цвету, не портили впечатление.

Так что следующим сознательным словом из неё вырвалось радостное восклицание: – Помолодела! – потом взвизгнула от переполнявшего её восторга и ещё раз повторила с растяжкой, словно испытывая обертоны своего голоса и смакуя каждую букву:

– По-мо-ло-де-ла-а-а-а! – при этом её всё больше и больше накрывало волной пьянящего веселья и неуправляемого желания пойти вразнос.

В этот момент со стороны кухни раздался восхищённый свист. В проёме дверей стоял полуодетый Борис и так пялился на явившуюся миру красотку, что впору было подбирать челюсть с пола. Хорошо хоть в штанах находился, и длинная рубашка пах прикрывала. А то бы сам себя оглушил ударом промеж глаз…

– Борис! – от командирского баса, когда-то поднимавшего воинов своего взвода в атаку, казалось, весь дом вздрогнул: – На кухню! И смотри, чтобы наш банкет горелым не отдавал!

Затем женщина вздрогнула повторно уже от обращения к ней, хоть и хмурилась при этом:

– Праня! Немедленно привести себя в божеский вид! И одеться! Как можно скромней!

Она уже совсем иначе посмотрела на Александра, капризно скривилась и выдала с обидой:

– Прошу не путать, сударь! Отныне я Ляля! Или Лариса Фёдоровна Козырева! Того, кто это забудет, – накажу! Сегодня же…

– О-о-о! – уже не на шутку обеспокоился Кох. Подбирая рубашку и обвязывая свои чресла, продолжал выпытывать: – Так открывала глаза или нет?

Не чувствуя за собой никакой вины, женщина пожала голыми плечиками:

– Ну открыла! На секунду! Что в этом плохого? – после чего развела руки в стороны, задрала лицо к потолку и потянулась, вставая на цыпочки: – Хорошо-то как! Словно сейчас полечу!.. Вверх… и вверх…

От нового окрика она уже испуганно дёрнулась.

– Дура! Сколько раз тебе твердил – нельзя! А? Или тебя в партизанском отряде дисциплине не научили?!

Напоминание о далёкой юности и военных невзгодах отрезвило недавнюю старушку и даже немного смутило.

– Почему нельзя?.. Что тут такого?..

– А то! Вон почитай на пластинке, что написано? Ага, мелким шрифтом! Не можешь? Так я прочитаю: «Открывать глаза только будущим жрицам и фригидным». И ты что, фригидная?! Сама хвасталась, что постельные забавы тебе нравились. Так зачем ещё глаза открывала?

– Ну и что такого случилось? – решила пойти в атаку женщина, инстинктивно выставив грудь вперёд.

Академик, непроизвольно мнущий рубашку ниже пояса, вдруг понял, что сил для спора у него почти не осталось. Ещё чуть-чуть, и он сдастся. Поэтому перешёл на слёзные уговоры.

– Прасковья, ну сама подумай, как ещё четверть часа назад ты стеснялась одних мыслей о сексе. А сейчас пытаешься ухватиться за чужой член. Осознай это и постарайся себя контролировать. Потому что мы не сможем сопротивляться твоему притяжению. А если не поедим вначале и не поспим – попросту умрём от изнеможения. Слышишь?! Умрём!! – Он специально кричал громко, чтобы и Борис всё слышал. – Так что опомнись и беги одеваться в самую глухую и некрасивую одежду.

Она вроде опомнилась, осознав всю серьёзность создавшегося положения. Но, начав движение, чуть не споткнулась о мешающие ногти. Протянула руку и требовательно спросила:

– Как? Или ты всё-таки и мне обрежешь ноготки?

– Хорошо… только отвернись… – Александр метнулся на кухню за ножницами, а потом приблизился к женщине практически задом: – Отставь правую руку назад!.. Меня не проткни!.. Стой, не шевелись!..

– Три сантиметра ногтей оставь! – вдруг воскликнула она, успев до начала первого обрезания. – Я потом сама подровняю.

– У-у-у, – зарычал парень, стараясь вообще не прикасаться к прохладной женской коже. Зато работа, когда не опасаешься отрезать подушечки пальцев, оказалась не в пример проще. Пять раз щёлкнули ножницы, и послышалось облегчённое: – Уф! Пронесло! – после чего Александр умчался на кухню, уже оттуда с некоторой весёлостью восклицая: – И кто тебя такую красивую только сотворил?!

Ещё через полчаса из горницы в сторону спальни хозяйки полетело очередное наущение-приказ.

– Мы начинаем накрывать стол! Выходи через пять минут!

В ответ раздалось очаровательное женское контральто.

– Раньше чем через четверть часа не ждите!

Вышла она ещё позже обещанного, и уже потом призналась, что вначале только и могла рассматривать себя перед зеркалом. Причём ей сразу бросились в глаза значительные различия во внешности. И все только в положительном ключе. То есть она была намного совершенней, чем в зрелые годы, в период своего тридцатипятилетия. Хотя сразу приходили на ум резонные объяснения: обновлённое тело не подвергалось пыткам в гестапо и страшным травмам под взорванными руинами.

Потом всё-таки уговорила себя подрезать оставшиеся ногти. Затем опять крутилась у зеркала. Изучала тело, вспоминала мимику своего лица в молодости. Сравнивала… Думала, стоит ли отрезать такие длиннющие чудесные волосы…