Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

Смеющиеся лица Жени и Алисы, залитая золотистым светом спальня… Эркин проморгался, протёр глаза кулаками.

— Женя…

— С днём Рождения! — приплясывала перед ним Алиса.

— С днём рождения, милый, — улыбалась Женя.

Эркин всё ещё удивлённо хлопал глазами и ничего не мог понять, когда на его колени легли пушистый серый джемпер в пакете и второй пакет, длинный и узкий, с галстуком.

— Эт-то что? — наконец смог он выдавить.

— Это подарки, — авторитетно заявила Алиса, сбрасывая тапочки и залезая на кровать.

— Подарки? — тупо переспросил Эркин. — Мне?! Почему? Женя?

— У тебя день рождения, — Алиса удачно перекувыркнулась. — А на день рождения дарят подарки, вот!

— Ну да, — Женя с улыбкой смотрела на Эркина. — Ты что, забыл? Эркин, сегодня первое января, тебе исполнилось двадцать шесть лет, ну?

Двадцать шесть… но это… это же… Эркин судорожно хватал открытым ртом воздух.

— Ну вот, — Алиса снова кувыркнулась. — От мамы джемпер, а от меня галстук. Вот! Тебе нравится?

Женя, видя, что Эркину не по себе и он вот-вот заплачет, сдёрнула Алису с кровати и отправила умываться и наводить порядок в своей комнате, а, когда та вышла, погладила Эркину по плечу.

— Всё хорошо, Эркин. Вставай, и начнём день.

— Да, — смог он выдохнуть. — Да, Женя, я сейчас…

— Пойду завтрак приготовлю.

Оставшись один, Эркин с силой потёр лицо ладонями, проморгался, удержав слёзы. День рождения… двадцать шесть лет… — и заставил себя улыбнуться: опять он не как все. Первый спальник, что до двадцати шести дожил. И дальше жить собирается. Он бережно взял пакет с джемпером, раскрыл его, и на его руки скользнуло мягкое пушистое тепло. Это же… это ж с ума сойти какие деньги… Эркин приложил джемпер к груди и посмотрел в зеркало. А… а ничего-о…

— А трусы ты надевать не будешь?

Эркин вздрогнул и только тут сообразил, что, разглядывая себя, встал во весь рост на кровати.

— Ой, Женя, я сейчас.

Женя счастливо засмеялась.

— Я мигом.

Он бережно положил джемпер на пуф у кровати и побежал к комоду. Мгновенно — Женя и глазам моргнуть не успела — натянул трусы, джинсы, и вот он уже застёгивает и заправляет ковбойку. Женя кивнула.

— А на обед переоденешься, у тебя сегодня праздник. И у меня с Алисой.

— Да, Женя, — Эркин подошёл к ней, обнял, коснулся губами виска. — Спасибо тебе, Женя. Я… я не знаю… у меня не было такого.

Женя ответно поцеловала его в щёку и легонько подтолкнула к двери.

— Понял, — улыбнулся Эркин. — Я мигом.

А после завтрака из блинчиков и остатков новогоднего пиршества они все вместе пошли гулять. К оврагу и за овраг в берёзовую рощу. Было так тихо, будто деревья тоже праздновали и теперь отсыпались. Сонная тёплая, несмотря на лежащий повсюду снег, тишина. И безлюдье. Они покатались на санках в овраге, а потом ещё Эркин бегом катал их по утоптанной дороге и, к полному удовольствию Алисы, они дважды побывали в сугробе, побродили среди деревьев. Небо было затянуто белой плотной дымкой, солнце даже пятном не просвечивало.

Для праздничного обеда стол опять перетащили в большую комнату к ёлке. Женя переодела Алису в матроску, переоделась сама, и Эркин вышел к столу во всём новом. Но без галстука: завязывать галстук ни он, ни Женя не умели. Обед был вкусный, но… но не то что обычный, но без особых выкрутасов. Зато в конце… Женя с Алисой унесли грязную посуду, велев Эркину за ними не ходить и не подсматривать. Алиса гордо помогла накрыть стол для сладкого и… и Женя внесла большой торт с двадцатью шестью горящими свечками! И Эркин должен был их погасить одним выдохом.

Эркин шёл и улыбался. Праздничные, сумасшедшие дни.

Второго января, Загорье проспалось и высыпало на улицы. И по всему городу носились увешанные бубенцами и лентами кони, запряжённые в сани, и танцевали, и пели прямо на улицах. А после обеда разбирали ёлку, каждую игрушку заворачивали в тонкую — Женя называла её папиросной — бумагу и укладывали в большую коробку из-под проигрывателя, перекладывая ватой. А в другую коробку — бумажные игрушки, флажки и цепи. Конечно, уже без ваты, но тоже не навалом, а аккуратно, чтоб не мялись и не рвались. Обе коробки и крестовину Эркин убрал в кладовку в дальний угол, до следующего Рождества, а ёлку вынес, накинув куртку, к мусорным бакам и положил к остальным, таким же ободранным и полуобломанным… А запах хвои всё ещё держался в большой комнате.

Без ёлки большая комната стала очень просторной.

— Ничего, — решительно сказала Женя. — Будем делать гостиную. И столовую сразу. Ты как, Эркин?

— Конечно, — сразу согласился он.

И Женя рассмеялась.

— Ты всегда на всё согласен.

— Что ты скажешь, да, — он даже пожал плечами, настолько это само собой разумелось.

А третьего января утром в темноте Эркин шёл в общей толпе, перекликаясь и перешучиваясь с новыми и старыми знакомыми. Оставленная на праздники в шкафчике рабочая одежда показалась чужой и непривычной.

— Что? — понимающе хмыкнул переодевавшийся рядом Миняй. — Отвык от работы?

— Работа не смерть, привыкнуть недолго, — улыбнулся Эркин.

— Да уж, человек ко всему привыкает, — кивнул Тихон.

— И к смерти? — ухмыльнулся Петря.

— А что?! — сразу подал голос Колька. — Помирать, братцы, только в первый раз тяжело, а потом… как по-писаному.

— На себе пробовал? — поинтересовался Геныч.

— А то! Три раза! — но бравада в голосе Кольки была невесёлой.

— Кончай трёп, мужики, — Медведев запер свой шкафчик и пошёл к двери. — Пора. Ряхов! — и выразительным кивком показал направление. — На выход.

Бледный до голубизны и словно ещё уменьшившийся за праздники Ряха не огрызнулся, а молча побрёл со всеми.

Двор был просторен, как комната, откуда вынесли ёлку, но Эркин уже видел подталкиваемые паровозом к складам вагоны. Ну, правильно: перед праздниками всё вывезли, так теперь завозят.

Мешки, ящики, коробки… контейнеров не было. Уже ничего. На ящиках было что-то написано, но Эркин, узнавая отдельные буквы, сложить их в слова не успевал. Работали не цепью, а каждый сам за себя. Болтать и глазеть по сторонам было некогда, да и после праздников же, кто с похмелья, кто с роздыху, надо ещё разгон набрать. Так что до обеда вагоны не закончили, и злой как чёрт Медведев отпустил бригаду на обед.

В столовой Эркин сел за стол с Колькой, и Миняем, а потом к ним пристроился и Ряха. Вместо обеда у Ряхи была только тарелка щей. Жижи много — заметил Эркин — как на двойную, а мяса, считай, что нет. И тут же сообразил, что значит заплатил Ряха за одну порцию, а это ему уже из жалости столько налили. Как шакалу. Сообразил и тут же забыл о Ряхе, и головы не повернул, когда Ряха стащил у него кусок хлеба из тарелки со вторым. Не до Ряхи ему. Да и остальным тоже.