Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

— Нам надо поговорить.

— Нам не о чём говорить, сэр.

— Нет, подожди. Пойми я не хочу тебе зла. Тебе будет лучше со мной. Меня скоро выпишут, и мы уедем. Деньги у меня есть.

Искательный просящий взгляд, просящий голос.

— Нет, — мотает он головой.

— Но почему? Ты… тебе так нравится твоя работа здесь? Массажистом? Ну, так пожалуйста, ты будешь работать, я не против, это же только массаж, у тебя будут свои деньги, тоже согласен. Ты слышишь? Я согласен на всё, на все твои условия. Слышишь? Ну?

Нет, — повторяет он и выталкивает: — Я не хочу, нет.

— Постой, как же так?

И он повторяет уже легко.

— Я не хочу…

… Андрей дочитал главу, вложил закладку-зажим и закрыл книгу. Ну вот, и это он сделал. Завтра он спросит самые непонятные слова у Ивана Дормидонтовича и, когда всё выяснит, перечитает главу. А сейчас пора спать, поздно уже.

Он встал и потянулся, сцепив пальцы на затылке. Да, пора. Что мог, он сделал. Но если беляк не отстанет, придётся опять идти к Ивану Дормидонтовичу и просить, чтобы уже тот сам объяснил беляку. Хотя, нет, не стоит. Есть ещё один вариант, самый простой. Согласиться, прийти к тому в палату на ночь. И всё решить. Во сне смерть лёгкая.

С шестого января должны были начаться крещенские морозы. Эркин слышал о них ещё в лагере и, уже зная, что такое настоящая зима, ждал их со страхом: рассказы об отмороженных носах и ушах были уж очень впечатляющими. Но морозы запаздывали, а шестого у Жени были именины. Сам бы он, конечно, не сообразил, да баба Фима остановила его у магазина Мани и Нюры. Как раз пятого.

— Ну как, — с ходу ошеломила она его, — к завтрашнему-то готов?

— А что завтра? — спросил он.

— У Жени твоей праздник, — и, видя его изумление, одновременно и рассмеялась, и укоризненно покачала головой. — День Ангела у неё.

Баба Фима неторопливо, со вкусом объяснила ему, что это такое — День Ангела и какие подарки в этот день положено дарить. Выслушав и поблагодарив, Эркин спросил, когда День Ангела у Алисы.

— Нет такого имени в святцах, — вздохнула баба Фима. И тут же предложила: — А вы её окрестите. Александрой, скажем. Будет крестильное имя, и ангел свой у неё будет. И самому бы тоже хорошо.

Эркин задумчиво кивнул, ещё раз поблагодарил и, не заходя домой, побежал в город за подарком.

Подарок — большая чашка с надписью «В День Ангела», наполненная шоколадными конфетами и перевязанная атласной ленточкой с пышным бантом — Жене понравился. Утром в кухне — Эркин ночью, когда Женя заснула, потихоньку встал и водрузил свой подарок в центре стола — Женя даже не сразу спросонья поняла, что это такое, а поняв… так взвизгнула, что на кухню примчалась, путаясь в ночной рубашке Алиса. А обычно Женя её с трудом будила после ухода Эркина. К идее крещения Алисы Женя отнеслась гораздо прохладнее, а о своём Эркин и говорить не стал. Уж он-то точно обойдётся. И получилось очень хорошо: весь город праздновал Крещение — тоже праздник, как ему объяснили, но меньше Рождества — а они именины Жени, и к тому же день выходной. Словом, всё было очень удачно. А в воскресенье он с утра пошёл к Кольке. Тот, как и договаривались, купил два воза не пиленной берёзы, и её теперь надо было распились, поколоть и сложить в поленницу.

Утром после завтрака Эркин несколько виновато посмотрел на Женю.

— Женя, я к Кольке пойду, надо с дровами помочь.

— Ну, конечно, иди, — согласилась Женя и тут же потребовала: — Только оденься прилично.

Эркин исподлобья посмотрел на неё, вздохнул и сказал:

— Я куртку с собой возьму и там переоденусь.

— Правильно, — одобрила Женя.

Другого выхода у неё не было. Она уже знала, что Эркин упрям, к полушубку своему относится очень бережно, и если она настоит на своём, он пойдёт в полушубке, но работать тогда станет в одной рубашке и неизбежно простудится…

…Маленький двор Колькиного дома был ещё меньше от загромоздивших его брёвен. Еле-еле козлы поместились. Получалось, что два воза больше грузовика? Или грузовик маленький, или тогда Женю нагрели… Да, чёрт с ним, всё в прошлом уже.

Эркин повесил в сенях полушубок, надел свою рабскую куртку. Топор он тоже принёс свой, вернее, Андреев, хоть Колька и сказал, что топоры есть.

День стоял ясный, белая плёнка, все эти дни затягивавшая небо, редела, солнце уже заметно просвечивало, но и холод столь же заметно не отпускал. И хотя они работали без остановок, но скинуть куртку Эркину и в голову не приходило. Визжала, вгрызаясь в мёрзлое дерево пила, ухали топоры. Покатался было у них под ногами Колобок, но Мама Фира загнала его в дом: холодно.

— Это что, и есть крещенские? — спросил Эркин.

— Начинаются, — кивнул Колька. — Небо, видишь, яснеет, к ночи завернёт.

Работать в паре с Колькой оказалось легко. Как когда-то с Андреем. И от этого тяжелее. Незаметно для себя Эркин хмурился, то и дело досадливо встряхивая головой, будто отгонял, отбрасывал что-то.

— Ты чего? — негромко спросил Колька и, когда Эркин вскинул на него глаза, пояснил: — Смурной какой-то.

И Эркин не смог ни смолчать, ни отругнуться.

— Брата вспомнил. Так же… на пару работали.

— Ты… ты того, выплесни, чтоб на душе не кипело, — тихо и очень серьёзно сказал Колька.

Эркин судорожно сглотнул.

— Мы вот так, вдвоём на подёнке мужской крутились. Я что, только таскать, да ещё вон дрова знал, ну, пилить, колоть, а Андрей… Он мастер был. Всё умел. Ну… ну, ты ж его ящик видел…

Эркин говорил негромко, сбиваясь, повторяя одно и то же, как сам с собой, путал русские и английские слова. Колька слушал молча, не перебивая и ни о чём не спрашивая. А Эркин рассказывал. Каким Андрей был. И вот это неизбежное «был», как ножом полосовало.

— Мы на лето пастухами нанялись. Бычков пасти, ну, и на перегон. Я-то скотником был, до Свободы, знал это, а Андрей… в первый раз на коня в имении сел. За неделю выучился в седле держаться… Если б не он… Это он меня надоумил в Россию ехать, мне самому и в голову бы не пришло. И как документы выправить, тоже он придумал, и на разведку ездил… А в Хэллоуин тогда, если бы не он, свора бы Алису убила, мне-то уж было совсем не пройти, он пошёл, понимаешь, на смерть пошёл. Алису спас, а сам… А себя не пожалел… Ладно. Давай это переколем.

Эркин работал топором Андрея. Не потому, что у Кольки хуже наточен, а… а берёшься за топорище, что Андрей под свою руку подгонял, будто с ним поздоровался.

Покололи, сложили, снова за пилу взялись. Зашёл Колькин сосед — вроде Эркин на «стенке» эту встрёпанную с проседью бороду видел — посмотрел на них, покряхтел и встал к ним. Двое пилят, один колет. Из-под ушанки ползут полбу и шее струйки пота, ощутимо щиплет губы и щёки мороз, рукавиц не снимешь — хорошо, что сообразил вместе с курткой захватить и рукавицы, тоже ещё те, из Джексонвилля.