Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)

Эркин со спокойным вниманием следил за схваткой. Ногами, похоже, не дерутся, и не борьба, как в Бифпите, одни кулаки в ходу, не боятся кровь пустить, с замахом бьют.

— Только на кулаках, понял? — строго сказал ему Светлоусый. — Не вздумай нож доставать.

Эркин кивнул и решил, на всякий случай, уточнить:

— До первой крови?

— Пока не ляжет, хоть до десятой, — хохотнул кто-то из стоявших рядом.

— Лежачего не бить, — стали наперебой объяснять Эркину.

— Ага, и в спину не бить.

— Да, как за черту убежал, так всё.

— А до черты? — поинтересовался Эркин.

— Догонишь если… — заржали вокруг. — А ты такого пинка дай, чтоб до черты не останавливался.

Светлоусый докурил, бросил и растоптал окурок.

— Так, как тебя? Мороз? С Рябычем встанешь. Рябыч, пригляди, чтоб по первости не зарвался.

— А… — дёрнулся было Колька, но под взглядом Светлоусого замолчал, вытянулся и даже каблуками прищёлкнул.

Шеренги на льду сбились в общую невразумительную кучу. Но, как только стали спускаться на лёд мужчины, парни, как до этого мальчишки, перестали драться и потянулись на склоны, вытирая подбираемым тут же снегом окровавленные лица и доругиваясь, но уже без особого запала.

Эркин шёл рядом с Рябычем — плотно сбитым мужчиной лет сорока, не больше, с аккуратной золотистого цвета бородой. Лицо у него было чистое, без рябинок — Эркин видел рябых в лагере — и за что мужика прозвали Рябым, вернее, Рябычем — непонятно.

Пока спускались на лёд, как-то само собой разошлись на две группы и вытянулись в шеренги, но заметно дальше друг от друга, чем парни. И шеренги были ровнее.

— Ну, мужики, — Светлоусый в середине шеренги оглядел своих. — Перекрестись, что руки чисты.

Эркин не понял, но, подражая Рябычу и остальным, сдёрнул с правой руки варежку и, сложив три пальца щепотью, коснулся ими лба, груди, правого и левого плеча, расстегнул и сбросил с плеч полушубок так, чтобы тот упал сзади за спину, натянул варежку обратно. Так же сделала и шеренга напротив. Обшарив её взглядом, Эркин нашёл Тима. Смотри-ка, пришёл. Но на другом конце стоит. Ладно, потом разве только в общей свалке сойдёмся, а пока… Точно напротив него кряжистый светлобородый и синеглазый, как почти все здесь, мужчина в выцветшей от стирок синей рубашке.

— Сходимся, мужики.

И мерный шаг. Сходились не спеша и, неожиданно для Эркина, держа равнение. Когда между шеренгами оставалось меньше шага, остановились. Эркин, не отрываясь, смотрел прямо в лицо своего противника.

— Ну, с богом, мужики. Ии-эх! — прозвучал чей-то голос.

Эркин отклонился, пропуская возле уха летящий в лицо поросший золотистыми волосками кулак, и ударил точно в грудь, вложив всю силу. Вырубать надо первым ударом, второго тебе сделать не дадут — истина, усвоенная им ещё в питомнике. Попал хорошо. Его противник, по-рыбьи хватая ртом воздух, попятился, и Эркин пошёл на него. Но на третьем шаге тот словно споткнулся и сел на снег. Лежачего не бить, а сидячего?

— Пошёл на черту! — рявкнул за его спиной Рябыч.

Эркин оглянулся, проверяя, правильно ли понял.

— Пошёл! — с тяжёлым выдохом Рябыч ударил своего противника в ухо, повалив того, тяжело перешагнул через упавшее к его ногам тело в армейской гимнастёрке и пошёл к валявшимся на снегу курткам, полушубкам и шинелям шеренги противника.

Эркин пошёл рядом. Перешагнув через черту из вещей, они остановились и повернулись лицом к поредевшей «стенке».

Да, вон идёт светлоусый, Колька в своей смешной полосатой фуфайке, ещё… А упавшие так и лежат на снегу. А на той стороне кто прошёл? Тим?! Да, вон стоит. Ну, понятно, кому и пройти, как не ему. Они встретились глазами и, привычно сохраняя лица неподвижными, еле заметно кивнули друг другу.

И вот на той стороне Тим, ещё мужчина, да это же Терентий! А на этой… ого сколько! Больше десятка прошло, точно. А не прошедшие сидят и лежат на снегу.

— Наша взяла, мужики! — Светлоусый сорвал с головы и подбросил вверх свою шапку.

И Эркин, подражая остальным, свистел, что-то орал, подбрасывал и ловил свою ушанку. Лежавшие на снегу ставали, отряхивались. Строй смешался. Хохоча, ругаясь кто весело, а кто и зло, разбирали одежду. Встряхивая перед тем, как надеть, полушубок, Эркин быстро оглядел склоны, проверяя себя. Не показалось ли ему, что на берегу были женщины? Нет, точно. Прибежали смотреть. Мальчишки надеревьях…

Рябыч кивнул ему.

— Могёшь.

Эркин улыбнулся в ответ, поняв, что его приняли.

Бывшие минуту назад противниками уже все вместе шли к берегу. Эркин нашёл взглядом «своего». Как тот? Вроде отдышался. Ну и ладно. Врезал-то ему в полную силу. Дурак Тим. Ударить белого — не проблема. Ударить в силу, но без злобы — вот что сложно. Если б не те драки с Андреем и Фредди на выпасе, не смог бы сейчас. Или бы подставил себя, или бы сердце загорелось, и тогда, как в заваруху. Насмерть.

Эркин тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас, царапающие воспоминания.

— Эй, Мороз, — окликнул его кто-то. — Айда пиво пить.

— Айда, — кивнул Эркин.

— Не время для пива. Браги бы сейчас…

— Точно, брага — самое то.

— Так что, к Мадамихе?

— А пошла она…!

— Чего так?

— А хрен её знает, чего она мешает. С кружки лапти откидываешь.

— Это не брага крепкая, а нутро у тебя хлипкое.

— Не нутро у него, а голова.

— А ну её…

— Голову?

— Мадамиху, дурак.

— На свою, что ли, зовёшь?

— А чего ж?!

— У Мадамихи крепче.

— Ну и вали к ней, — Светлоусый оглянулся и кивнул Эркину.

К Светлоусому пошла вся их «стенка» и несколько мужчин из другой. Набились в тесную, с низким потолком комнату — её называли горницей, расселись за длинным, покрытым вышитой скатертью столом. Пили золотисто-бурую густую брагу, ели пироги с мясом и рыбой и не спеша, со вкусом вспоминали, кто кому и как двинул.

— А ты ничего, — Рябыч через стол кивнул Эркину. — Раньше на «стенку» ходил?

— Нет, — качнул головой Эркин. — Я о «стенке» только здесь и услышал.

— А так-то дрался? — спросил ещё кто-то.

— А иначе не выживешь, — ответил за Эркина Колька. — А вот, слушай, ты ж как-то об олимпиаде говорил.

— Там один на один выходили, — ответил Эркин.

— Это как, сам-на-сам, что ли?

Помедлив, Эркин не очень уверенно кивнул.

— Так, наверное.

— Ага, понятно.

— Ну, так что, мужики, на масленицу теперь «стенку» заведём или как?

— А чего спрашиваешь, испокон так было.

— Ну да, отродясь, святки да масленица.

— На Ивана Купалу ещё.

— Я не о том. А в масленицу и сам-на-сам попробоваться можно.

— А то мы не знаем, кто чего могёт?

— Новых много. Смотри, как «стенка» показала.

— И то.

— Что ж, мужики, дело решили?

— Чего бухтишь, ясно, что решили.

— Тогда остатнюю, мужики. Наливай, хозяин.