Олег Кожевников - Комкор

Всю эту подготовку зенитчики вели не у всех на виду, они расположились на лесных полянах вдоль железной дороги – самая дальняя из них находилась в полутора километрах от склада лесоматериалов. Новоявленные противотанкисты тренировались на боевых позициях, перекрывающих танкоопасную полосу со стороны границы – именно туда наш военный совет, состоящий из комдива, начштаба дивизии и меня, решил направить трофейные противотанковые пушки, только, к сожалению, не все. Только на восемь орудий удалось набрать расчеты, на остальные не хватило людей – не было наводчиков и командиров орудий, а подготовить новых не представлялось возможным.

Вблизи складов лесоматериалов тренировались водители и пулеметчики. Да, вот именно – будущие механики-водители и пулеметчики колесно-гусеничных бронетранспортеров «Ханомаг». Двенадцать этих прекрасных боевых машин мы сняли с захваченных эшелонов. У меня все еще было в памяти, как во время финской войны подобного типа бронетранспортер помог нам разгромить намного превосходящие силы противника. Тогда мои две роты тоже были, можно сказать, в окружении финской армии, и трофейное оружие помогло нам не просто выжить, а наголову разбить врага. Вот и сейчас, как только я увидел эти бронетранспортеры, сразу же распорядился подобрать на каждый из них экипаж. Для этого не пришлось даже снимать с действующей техники людей, в дивизии были для этого кадры – существовали небольшие курсы по подготовке механиков-водителей; вот инструкторы этой школы, а также танкисты, потерявшие свою технику, и стали механиками-водителями бронетранспортеров. Тяжелее пришлось с подбором пулеметчиков, но в конце концов и эту проблему решили.

Конечно, эти бронетранспортеры в предстоящей оборонительной операции были нам не нужны, но вот, допустим, для наступления на Варшаву они очень бы пригодились: можно было бы неожиданно появиться в немецких порядках на их же боевой технике – именно так мы действовали в финскую войну. Кроме того, я собирался убыть из расположения 7-й танковой дивизии ночью, и в окружении этих бронированных машин двигаться по ночной прифронтовой дороге было намного безопаснее, а значит, можно было спокойно выспаться. Мой организм находился уже на грани истощения, я чувствовал – еще немного, и просто упаду в обморок от усталости.

Сейчас уже можно было все оставить на Борзилова – маневрировать, предпринимая какие-нибудь обманные действия, уже не было необходимости. Теперь предстояло жестко стоять в обороне, стараясь как можно дороже продать свою жизнь – в такой ситуации Борзилов король, лучше него вряд ли кто-нибудь справится с подобной задачей. Этот Борзилов – жесткий мужик, у него хрен кто отступит с позиций, он как бык будет стоять на этом рубеже и без приказа ни шага в сторону не сделает, словом – настоящий сталинский генерал.

В 23:00 я, в последний раз переговорив с Борзиловым, дал команду бронеколонне начинать движение. «Хеншель» уютно устроился почти в середине, за нами двигались четыре «ханомага», транспортирующие на прицепах противотанковые трофейные пушки, а в бронеотсеки были загружены снаряды для них. В общем-то вся техника, кроме двух передовых бронетранспортеров, была забита трофейным имуществом, оружием и боеприпасами – разве можно было не захватить с собой пулеметы МГ, 81-миллиметровые минометы, мины «Б» (лягушка) и противотанковые T.Mi-35? Даже в кузов «хеншеля» загрузили массу нужных вещей. Мои ребята ехали в бронеотсеках передовых «ханомагов», кроме них там находились проводники и еще четверо поляков, решивших присоединиться к добровольцам. Естественно, все поляки были вооружены, да так, что им бы теперь позавидовал любой профессиональный солдат. Я не ограничивал их аппетиты по обеспечению себя трофейным оружием. Зачем? Теперь это наши союзники, так сказать, добровольцы.

Забравшись в кабину «хеншеля», я с минуту ерзал, устраиваясь удобнее, чтобы подремать на мягком пассажирском сидении, и все же пожалел, что не поехал в бронеотсеке «ханомага»: видел же, как ребята загружали в бронеотсек одеяла и матрасы, добытые в захваченных поездах, и все же выбрал «хеншель». Всегда надо ориентироваться в бытовых делах на Шерхана, тогда все будет в лучшем виде; вот и сейчас – как белый человек смог бы вытянуться на матрасе и сладко спать под мягким светом луны, а теперь, как ни изгибайся, против закона замкнутого пространства не попрешь – всюду острые углы. Однако усталость взяла свое, и я, нахохлившись, вскоре забылся в каком-то странном, тревожном сне.

Тревога эта была вещая, так как очнулся я в совершенно иной обстановке. Благолепие тишины в один миг нарушилось – сменившись на выстрелы, взрывы, а в ноздри снова била привычная вонь паленого пороха. Я увидел, что дверь кабины «хеншеля» распахнута, Синицын стоит на подножке и посылает из ППШ очередь за очередью в темноту, а пороховая гарь валит прямо в кабину нашего грузовика, который стоит на краю лесной поляны. Больше я ничего разобрать не мог, тем более анализировать, почему стоим и по кому с таким азартом ведется огонь – инстинкты не позволили, заставив мгновенно схватить автомат, стоявший сбоку от сиденья, забросить на плечо сумку с запасными дисками и гранатами и ужом выскользнуть из кабины грузовика, разом превратившейся в тесную мышеловку.

Залег я рядом с грузовиком и попытался понять, во что это мы с ребятами вляпались, и насколько большой заслон немцев нас тормознул. Но куда там. Кругом творился сущий бедлам, и было совершенно невозможно разобрать, кто именно стреляет; все забивали очереди немецких пулеметов, которыми мы тоже были вооружены. Треск ППШ раздавался где-то впереди, там же бухала винтовка Якута – этот звук трудно было спутать с выстрелом немецкого карабина; но в основном трещали пулеметы и гремели взрывы гранат.

Неожиданно в эпицентре боя вспыхнуло пламя, а через несколько секунд рядом с ним разгорелся еще один костер – горели немецкие штурмовые орудия, и для меня не было секретом, кто именно их поджег – конечно, Шерхан, только у него имелись три бутылки с зажигательной смесью. Старший сержант еще с финской войны полюбил этот адский коктейльчик, а будучи водителем моей «эмки», нередко баловался экспериментами с машинным маслом и бензином, разрабатывая смесь, которую невозможно будет потушить. Надо сказать, что особых успехов он при этом не добился; все его смеси легко тушились землей или песком, но с тех самых пор Шерхан всегда в вещмешке возил три бутылки с горючей смесью.

Вскоре я увидел, как на фоне огня мечутся фигурки в немецкой форме; затем пулеметный огонь усилился, и фигурки начали падать, а потом вспыхнул еще один костер, даже не костер – возник громадный столб пламени. Это загорелся немецкий бензовоз, и поляна вокруг него разом заполыхала: пламя жадно пожирало не только окружающие деревья, оно быстро перекинулось и на два соседних грузовика, в которых уже через минуту начали детонировать снаряды. Веселое, надо сказать, зрелище, особенно когда лежишь от эпицентра такого представления на вполне безопасном расстоянии, метрах в двухстах, да еще надежно защищенный от осколков, разлетающихся повсюду, стволом толстого дерева. Немцы же, напротив, были совсем рядом, и что творилось в их боевых порядках, трудно себе представить. А это были действительно боевые порядки: после вспыхнувшего боя в начале колонны именно в том месте немцы начали концентрироваться, чтобы отразить нападение. А тут – бах! Случайная пуля попадает в бензовоз, и все – хваленая немецкая выучка мгновенно испаряется в адском огне пожара. Я видел, как обезумевшие вояки, побросав оружие, кинулись спасаться в лесной бурелом; некоторым из них не повезло – запутались в густом кустарнике, который рос по краю леса. А не повезло им фатально – они были мгновенно сражены пулеметными очередями, раздавшимися с «ханомагов». Подсветка для прицельной стрельбы наших ребят была при этом шикарная и не только по убегавшим немцам – сильно не повезло и технике, в жуткой спешке брошенной ими, и конным повозкам. Вскоре количество костров увеличилось, а грохот, стоявший кругом, иногда перекрывался предсмертным, отчаянно рвущим душу ржанием лошадей. Думаю, те немногие из спасшихся, убежавших в лес немцев, после такой ночи еще долго не смогут спокойно спать; их нормальной солдатской психике конец – бесследно такие кошмарные события не проходят. Тут одно из двух: или ты становишься берсеркером, или трусливым чмо – толк от того и другого в современной войне никакой.