Олег Кожевников - Комкор

После того как загорелись КВ, немецкие легкие танки пошли вперед, следом начали выползать из-за поворота Pz-4. Вскоре вся эта братия, при поддержке пехоты, навалилась на позиции штабной батареи. Что там творилось, видно было плохо, все застилал дым, а немецкие танки шли в атаку под защитой этой завесы. Вся немецкая авиация и артиллерия переключились на 681-й артполк; ну и нашей высоте досталось.

Пока я сидел на дне окопа, укрывшись от взрывающихся неподалеку авиабомб, в голове билась только одна мысль – как оградить остальные вкопанные танки от той участи, которая постигла передовые КВ. Страха погибнуть самому не было вообще. Только слепая ярость на немцев и страшная злость на самого себя – свою тупость и неумение учиться на печальном опыте погибших товарищей. Ну почему здесь не было старика Пителина, он бы не допустил подобного! «Господи, дай мне хотя бы на минуту мозги этого человека», – взмолился я, но никаких новых мыслей у меня от этого не прибавилось, оставалось действовать прежними, дилетантскими методами.

Я вскочил и бросился к радисту, вжавшемуся в землю в конце короткого окопа НП, по пути чуть не сбил Якута, который сидел на корточках где-то в метре от меня. Не обращая внимания на вой пикирующего «юнкерса», я встал в полный рост напротив радиста и заорал:

– Давай связь, быстро!!!

Младший сержант засуетился, на карачках подполз к нише в окопе, где стояла рация, судорожно стал на что-то нажимать и крутить какие-то рукоятки. Парень явно был в шоке и от чудовищного воя пикировщиков, и от близких взрывов авиабомб. Он даже не спросил меня, с кем устанавливать связь, а просто, наобум, возился с предохранявшей его от всех армейских невзгод рацией.

Пришлось дать парню затрещину и приказать соединяться в первую очередь с командиром «ханомагов» лейтенантом Костиным, а потом с командирами вкопанных танков по списку; только после этого радист немного пришел в себя и занялся рацией уже по-настоящему. Пока он устанавливал связь, я снова ругал себя последними словами – теперь за то, что не связался с Фроловым раньше и не приказал срочно с бригадной радиостанцией прибыть на наблюдательный пункт. Сказать-то я ему сказал, только он так на НП и не появился, как обычно – заболтался с подчиненными, выехал слишком поздно, и его полуторка, наверное, попала под авиаудар.

Радиостанцию и радиста, обслуживающего НП, я взял в моторизованном батальоне капитана Рекунова. Радиостанция РБМ была слабенькая, мощностью всего три ватта и радиусом действия в десять-пятнадцать километров. Тогда я думал, что это будет резервная рация, а основной – бригадная АК, которая гораздо мощнее, и радист, работающий на ней, опытный парень, хорошо мне знакомый. Но вот как вышло – обидно, ужасно жаль Алексеича, но надо воевать дальше; стиснув зубы, держаться, не дав отчаянью захватить мозг. Тогда совсем будет худо – по одному фашисту-то мы здесь задушим, а остальные поставят мою Родину на колени.

Наконец младший сержант установил связь с лейтенантом Костиным. Слышимость была паршивая, и я стал орать в микрофон:

– Лейтенант, немедленно выдвигай «ханомаги» к хутору за высотой 212. Десант перед этим снять, оставить в бронеотсеках только минометы с расчетами. Задача – минометным огнем не дать пехоте противника приблизиться к вкопанным танкам. В движении огонь ни в коем случае не вести. От авиации противника отбиваться пулеметным огнем, но ни в коем случае не прекращать кидать мины. На НП пришли корректировщика.

Вдруг я вспомнил про поляков, которых мы посадили в амбар. Негоже было губить в общем-то ничего плохого нам не сделавших мирных людей, и я прокричал в микрофон:

– Лейтенант, и еще – пошли человека с моим приказом на сам хутор. Там, в амбаре, вместе с пленными находятся поляки – пускай охрана их освободит и не препятствует, чтобы они взяли лошадей, телегу и уматывали с хутора. Понятны распоряжения?

Дождавшись утвердительного ответа, я отошел к стереотрубе, а радист приступил к попыткам связаться с вкопанными танками. По опыту соединения с Костиным мне уже было понятно, что процесс этот не быстрый, а глянуть, как идет бой, необходимо.

А там было все очень плохо: немцы уже заняли предмостные укрепления и штурмовали основную линию обороны. Бой шел ожесточенный и страшный. Я сам видел, как прямо к немецкому танку, елозившему на артиллерийской позиции, выскочил красноармеец со связкой гранат. Сраженный очередью пехотинца, он упал на колени, а потом, неизвестно откуда взяв силы, на четвереньках дополз до танка и бросился под него. Немцы так давили, что стало ясно – полк они скоро сомнут, не помогут никакие геройства и жертвенность наших солдат. Опыт и профессионализм побеждал горячее стремление отстоять свою землю. С каким ожесточением мои ребята ни дрались, потери немцев говорили сами за себя – за все это время они потеряли максимум пятнадцать танков, да и тел их пехотинцев и саперов лежало вокруг не так уж много, и то в основном на бывшем минном поле, у штабной батареи. По-видимому, в штабной батарее и приданной ей стрелковой роте погибли все, а подбитых немецких танков на ее позициях осталось всего пять единиц. Если учитывать результаты, которых добились КВ перед своей гибелью, мы (закопанные в землю по самое не могу) обменяли жизни трехсот пятидесяти бойцов и трех тяжелых танков на двести вражеских солдат и шесть легких танков. Вот такая грустная арифметика.

Обороняющаяся сторона несла большие потери, чем атаковавшие ее с марша опытные немецкие солдаты.

Оставалось только одно – вбросить на чашу весов свой последний козырь. «И быстрее, быстрее, Юрка», – завопил внутренний голос моего близкого к полному отчаянью существа. Я, сорвавшись с места, бросился к ходу сообщения, который вел прямо в окоп корректировщиков гаубичных артполков. Ворвавшись туда, я с ходу заорал:

– Связь с полками, быстро!

Затем, уже более спокойным голосом, приказал:

– Шестисотому артполку: огонь по скоплениям немцев у предмостных укреплений узла обороны; пятьсот девяностый работает по схеме Д – ведет контрбатарейный и отсечной огонь. Выполнять приказ!

Обращаясь к капитану, представляющему 590-й артполк, я продолжил:

– Нужно кровь из носу, пока нет фашистской авиации, достать немецкие самоходные гаубицы.

Понял, капитан? Непременно! А то они у нас всю кровь выпьют! Ты засек, откуда эти САУ ведут огонь?

– Так точно, выкладки сделаны, можно по ним работать!

– Тогда действуй! Давай, родной, давай быстрее!

Дождавшись залпов наших гаубиц, я направился обратно на НП: у артиллеристов отслеживать перипетии боя было совершенно невозможно – стереотрубы были заняты корректировщиками, а из бинокля неудобно – слишком глубокий окоп.