Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром

— Ни в каком другом он просто не существует.

— Тогда назовем это так. Кроме шантажа в моих замыслах можно вычленить еще преступный сговор, злоупотребление служебным положением, вымогательство и покушение на дачу взятки должностным лицам. (Все вышеназванное Антон произнес по-русски.) Как видите, я неплохо знаком с юриспруденцией. К нашему с вами счастью, ни одно из перечисленных преступлений не имеет у нас наказуемых аналогов, а следовательно, и не может усугубить нашу участь.

— А как быть с кармой? — (На самом деле Бандар-Бегаван имел в виду несколько иное понятие, но для адекватного разъяснения у нас не хватит ни места, ни времени.)

— Русские говорят: «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься».

— Послушай, у меня возникла мысль! На самом деле, не ввести ли в мою этическую систему «покаяние» как самостоятельную монаду?

— Думаю, ее гибкость значительно увеличится. Только отложим реализацию идеи до более спокойных времен, — пресек Антон вспыхнувший у профессора реформаторский энтузиазм.

«Тоже мне Лютер нашелся», — добавил он про себя.

— Пока что следует сосредоточиться на текущих заботах. Не знаю, как вы, а я предпочитаю изгнанию повышение по службе. И даже согласен еще поработать на Земле. В этом есть своя прелесть. Она мне близка и привычна, а после устранения аггров пребывание на ней сулит неограниченные возможности. В том числе и для научных занятий. А вас какой пост устроит?

И они углубились в обсуждение тонкостей своего заговора, или все-таки лучше сказать — сговора. Несмотря на нравственный максимализм, Бандар-Бегавану слишком не хотелось терять должность, кафедру, интеллектуальную да и физическую свободу. А предлагал ему Антон вещи, вполне естественные на Земле, но с местной точки зрения, пожалуй, действительно довольно циничные…

…Наташа вошла в кабинет Воронцова. Кажется, совсем недавно она впервые побывала тут, только видела его с другой стороны, из Зазеркалья. И до сих пор не понимала — на самом ли деле было то, что было, или эти воспоминания вложили ей в мозг пришельцы с непонятной целью, не просто ведь затем, чтобы облегчить второе знакомство с Дмитрием. И снова, как тогда, Воронцов сидел за массивным письменным столом адмирала, сверкал серебром кофейник, поднималась над пепельницей струйка табачного дыма.

Он не сразу заметил ее появление, погруженный в изучение каких-то чертежей, покрывавших всю поверхность стола. Попискивал работающий компьютер, по его зеленоватому экрану пробегали колонки цифр, разноцветных квадратиков и схем.

Под ногой Наташи чуть скрипнула плашка паркета, и Воронцов обернулся.

— А, это ты? Разыскала? — улыбнулся.

— Да, разыскала. Раз ты сам не догадался показать мне свое убежище. А оно мне не совсем чужое. Понимаешь, о чем я? Исчез куда-то, третий день не появляешься, пришлось искать. Хорошо хоть, что в Замке ничего случиться не может, а то бы уже с ума сходила.

— Чего ж не понять? В чем-то ты права, согласен. Только… Если уж мы об этом заговорили. Мужчина должен иметь свое, как ты выразилась, убежище. У меня дома даже мать к отцу в кабинет без приглашения не заходила. И я лет до шестнадцати — тоже. Так было заведено, и, по-моему, — правильно…

— Может, мне уйти?

Воронцов снова улыбнулся, как когда-то, похоже, сохранил эту улыбку последним напоминанием об их общей юности, встал и взял Наташу за руку.

— Обижаться не нужно. И пытаться переделывать друг друга — тоже. Есть вещи, которые нужно принимать как данность. Или не принимать вообще. Вот у меня срочная работа появилась, такая, что буквально не оторваться, даже на обед ходить нет ни времени, ни желания… И еще не раз что-то подобное возможно. Я тебе уже говорил, что жена морского офицера — довольно специфическая профессия. Я думал, ты давно поняла. Оттого что я сейчас на берегу, ничего не меняется. Тем более что это только вопрос времени…

Наташа из всего им сказанного выделила для себя только одно — что он второй раз за время их нового знакомства употребил слово «жена» применительно к ней. И впервые — в прямой постановке. Тот, первый раз он сказал противоположное, что она скорее выгадала, не став его женой. А больше они этой темы не касались. Ей было достаточно, что он с ней, и Наташа боялась спугнуть свое счастье, начав что-то выяснять о сути их отношений. Да честно говоря, и не считала себя вправе претендовать на большее после того, как вышла замуж за другого, жила с другим и не сама пришла к Воронцову, а встретилась с ним случайно. То есть фактически у них имел место не добровольный и равноправный союзнический договор, а безоговорочная капитуляция. И пусть Наташа не формулировала для себя положение именно таким образом, но понимала его так и старалась держаться соответственно.

Но теперь слово произнесено.

— Ты и здесь все сам решил? — спросила она, чуть наклонив голову и прищурившись. — И я имею право официально считать себя женой?

Воронцов потер ладонью подбородок, словно проверяя, не пора ли побриться. Заложил руки за спину, качнулся с каблука на носок.

— Как тебе сказать? Я думал, мы с тобой сразу все решили. Когда ты меня с порога не выгнала и… все остальное. Впрочем, если имеешь иные соображения — дело твое, не смею навязываться.

— Какой ты… невыносимый тип. Тебе только с мостика командовать да политзанятия с матросами проводить. Интересно, с кем-нибудь так было — живешь-живешь и вдруг узнаешь, что уже полгода чья-то жена?

Воронцов пожал плечами. Подошел к малозаметной дубовой дверце в стенной панели. Полуобернувшись, спросил:

— Так как же? Согласна ты с названной должностью или…

Только что Наташа обрадовалась, и вдруг ей снова стало не по себе. Что-то такое угрожающее послышалось ей в тоне Дмитрия. Будто он так и не забыл ничего, и не простил ей, и продолжает утонченно мстить, словно невзначай язвя и унижая.

Как граф Монте-Кристо долгие двенадцать лет во всех своих жизненных перипетиях недобро помнил о ней, лелея планы, для того ее и разыскал, сделал своей любовницей и по-прежнему выжидает момента, чтобы задеть побольнее… Да ну, ерунда какая, тут же одернула Наташа себя. Уж он-то на подобное не способен, просто такой у него выработался характер. И не без ее, признаться, помощи.

— Ну что ты меня мучаешь, Дим, сам же все знаешь. Конечно, я согласна, просто иначе себе все представляла…

— Хорошо, если так… — Он открыл дверцу, и в руке у него оказалась красная сафьяновая коробочка.

Воронцов надел ей на палец давно приготовленное кольцо с тремя довольно крупными бриллиантами — ее зодиакальными камнями. И поцеловал, тут же словно застеснявшись этой процедуры. На глаза Наташи набежали слезы, но она сдержала их, улыбнулась вздрагивающими губами.