Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром

И ведь, кажется, за все эти годы больших и малых терроров случая не было, чтобы хоть один чекист на таких вот задержаниях пострадал. Что-то такое про Каширина, кажется, рассказывали, да про Буденного был анекдот. Все прочие ночные аресты воспринимали как должное.

Шульгин отодвинул край шторы и выглянул в коридор. Боец с винтовкой скучал у двери, понятые переговаривались шепотом.

Шариков от подшипника в доме у наркома не водилось, но и мраморная пепельница подошла. Звук от удара в лоб получился тупой, с отчетливым хрустом треснувшей кости. Лязгнула об пол штыком винтовка.

— Тихо, тихо, граждане понятые… — успокаивающе сказал Шульгин, покачивая стволом лейтенантского «нагана». — Я вас трогать не собираюсь, только без глупостей. Официально вам сообщаю — группа бандитов, бухаринцев-троцкистов, намеревалась, переодевшись в форму наших славных органов, совершить теракт против члена правительства, — он пощелкал пальцами по значку и ордену. — Однако я их обезвредил! Но могут появиться сообщники, возможна и перестрелка. Поэтому прошу пройти в чуланчик и сидеть тихо, пока не приедут настоящие чекисты и не снимут с вас показания… — С этими словами он втолкнул понятых в комнату без окон, еще раз погрозил «наганом» и запер дверь снаружи.

Он заглянул в детскую, где жена наркома с каменным лицом сидела между кроватями все еще спящих сыновей.

— Собирайся, Зоя…

— Что? Что такое? — воскликнула женщина. Ее словно разбудили, резко встряхнув за плечи, и она озиралась с недоумением и испугом.

— Я сказал — собирайся. Товарищи поняли, что были не правы. И не возражают, чтобы мы уехали…

— Как? Куда? Что ты говоришь?.. — Она ничего не понимала, зная, что пришедшие с обыском чекисты никогда просто так не уходят, а главное — никогда не видела у своего мужа такого лица и такого взгляда.

— Все скажу, только не сейчас. Одевайся теплее, одевай ребят, поедем на машине, погода холодная. На все сборы — тридцать минут…

На самом деле времени было сколько угодно. Такие обыски длятся по нескольку часов, водитель в машине скорее всего спит, и собираться можно без спешки.

Шульгин и сам не знал, для чего все это сделал и продолжает делать. Наверное, ему, оказавшемуся в одной с наркомом шкуре, просто захотелось показать, как следует поступать в трудные моменты настоящему мужчине. Он не знал, в самом ли деле все происходит наяву, как у Новикова с Берестиным, или внушено ему, по-прежнему лежащему на койке в логове аггров, но это не имело значения. Пока ему не помешают режиссеры, он будет исполнять свою сольную партию. Да ведь и просто интересно, получится у него или нет, сумеет он оставить в дураках всесильное «ведомство страха»? А если все происходит наяву — так пусть нарком получит свой шанс.

В большой портфель Шульгин сложил все оказавшиеся в доме деньги, драгоценности жены, «наганы» чекистов, в два чемодана — самое необходимое из одежды, альбом с семейными фотографиями, несколько детских игрушек.

План у него был самый простой. Используя резерв времени до момента, пока на Лубянке спохватятся да пока поднимут тревогу, отмотать на машине километров триста, а то и больше, день пересидеть в укромном месте, а дальше, как любит выражаться Берестин, бой покажет…

Дрожащая, постукивающая зубами от страха и волнения женщина заканчивала одевать детей. Старший, десятилетний, все время спрашивал, куда они едут. И почему ночью?

— К дедушке поедем. На машине. Он нас давно ждет, да все времени не было.

— А сейчас появилось?

— Появилось. Отпуск мне дали. Три года не давали, а сейчас дали.

Шульгину и самому стало интересно, как у него все легко и складно выходит.

Наскоро, но плотно перекусили. Он заставил Зою выпить полстакана водки. Сам пить не стал, початую бутылку и две полные тоже сунул в портфель, наполнил рюкзак банками деликатесных консервов, красными головками сыра, копченой колбасой. Вот хлеба оказалось маловато, но не беда, хлеба в любом сельпо взять можно.

— Так. Сейчас я спущусь к машине, все уложу, а когда посигналю — выходите. Сразу же. И до гудка — из кухни ни шагу. — Последнее он сказал жене шепотом. Она испуганно кивнула.

По пути к двери окончательно вошедший в роль Шульгин вырвал телефонный шнур из коробки, придвинул к двери чулана тяжеленный, набитый всяким ненужным хламом комод.

Надел длинный кожаный реглан, наркомовскую фуражку со звездочкой и нелепым квадратным козырьком. Наверное, специально придумали, чтобы не похоже было на элегантные фуражки царского времени. Вернувшись в кабинет, забрал у чекистов удостоверения, вытряхнул из карманчиков на кобурах запасные патроны, из ящика письменного стола вынул именной никелированный «ТТ» — подарок от коллектива завода к какой-то дате.

Черная «эмка» стояла у выходящей в глухой внутренний двор двери подъезда. И водитель, как и предполагал Сашка, посапывал носом, подняв воротник шинели и надвинув на глаза буденовку.

«Куда же они меня сажать собирались? — удивился Шульгин, — вчетвером на заднее сиденье не втиснешься. Или к концу обыска „воронок“ пригонят?»

Шофера он будить не стал. Просто придавил, где нужно, артерию и оттащил легкое тело в подвал. Не забыл и у него выдернуть из кирзовой кобуры револьвер. Сел за руль, с первого оборота стартера завел еще теплый мотор и трижды коротко посигналил.

Не слишком разгоняясь, пересек Каменный мост, на пустынном Манеже крутнул влево, чтобы не проезжать мимо Лубянки, по Садовому кольцу выехал к Первой Мещанской, доверху заполнил бак на бензоколонке у Крестовского моста и на предельной скорости погнал машину по Ярославскому шоссе.

План у него сложился достаточно четкий. Он намеревался, путая следы, добраться до Осташкова, там под предлогом рыбалки пересидеть два-три дня у знакомого егеря на глухом кордоне, сменить на машине номера и пробиваться к финской границе…

Планируя, он не верил, что ему позволено будет это сделать. Он заботился о наркоме. Вдруг все происходит на самом деле, так пусть его, шульгинские, мысли и настроение покрепче застрянут у наркома в мозгах и помогут не растеряться, не запаниковать, оставшись вдруг в одиночестве. Мужик-то он все же крепкий, пять стволов при себе, жена, дети и никаких путей назад — пробьется, если не совсем дурак, а нет, так лучше с «наганом» в руках, чем в лефортовском подвале…

И действительно, через минуту или две для Шульгина все кончилось. Только что дрожали перед глазами световые пятна на мокром асфальте, упруго дергался в руках непривычно тугой руль — и сразу тьма…

Тьма, истома сладкого предутреннего сна и неожиданно — жгучий укус в щеку.

«…Клопы, что ли?» — с недоумением и брезгливостью подумал Шульгин, просыпаясь и в первый миг вообразив, что лежит на той же постели, а лихой поединок с лубянской гвардией — лишь удивительно яркий и подробный сон. Он шлепнул по лицу ладонью и открыл глаза.