Андрей Посняков - Мятежники

И еще одна нехорошая мысль, но уже личного свойства, ворочалась в голове аспиранта. Веста! Веста сказала – минут пять, десять – туда и обратно. Сколько Виталий беседовал с управителем? Вряд ли больше пяти минут. А дверца в будущее уже не открылась! Опоздал или… Или Веста вовсе и не собиралась его обратно пускать? Теперь уж что скажешь, раньше надо было думать.

Ай, Веста… Ирина… фамилии молодой человек не знал, а звали, кажется, именно так – Ирина. Впрочем, Веста не любила, когда ее так называли. Тоже еще – богиня семейного очага – ну и псевдоним же взяла!

И черт с ней! Сейчас не о возвращении – о супруге надо думать, о друзьях. Может, они в какую беду попали – так ведь тогда надобно выручать. А для начала – вызнать хоть что-нибудь. Здешние слуги – да, новые. Но ведь вокруг есть деревни, а там, может, кто что и помнит, кто-то что-то и слышал. Хотя… Сколько Беторикс и Алезия владели этой усадьбой? Месяц? Или недели две? Да какая разница, сколько – не может же быть, чтоб вообще никто ничего.

Стоявшие у ворот воины – молодые, с короткими копьями и овальными щитами, парни в браках и зеленых, застегнутых на груди фибулами плащах-сагумах, накинутых прямо на голые плечи – при виде подошедшего гостя почтительно поклонились, ни о чем не спросив. То ли не осмелились, увидев перед собой столь важного и благородного господина в дорогом синем плаще и расшитой узорочьем тунике (встречали здесь истинно – по одежке), то ли ушлый толстяк управитель уже провел с ними пояснительную беседу.

Молча кивнув в ответ, Виталий вышел за ограду, прошелся по желтому от купальниц и одуванчиков лугу, присел на широкий пень, задумчиво глядя на проселочную дорогу с комьями светло-коричневой высохшей грязи. Такие дороги тут и дорогами-то не назывались, просто – «путь». Дорога – это уже подсыпанная, окультуренная, типа – шоссе, а уж дорога римская по здешним понятиям вообще – автобан.

По небу бежали облака, пока еще маленькие, полупрозрачные, робкие, но вот уже и закрыли солнце, видно, все шло к дождику – весеннему, радостно чистому, благодатному. Это нудной осенью надоедают дожди, а по весне дождикам самое время.

Пройдя по лесной тропинке, Беторикс вышел на опушку, умылся в лесном озерке, небольшом, напоминавшем просто большую лужу. Хлынул наконец дождь, ненадолго, минут на пять, но лил от души, как следует, взбаламутил воду, прибил на дороге пыль, принес весеннюю свежесть. И тут же, прогнав облака, вновь радостно ощерилось солнце, ободряюще подмигнуло деревьям, мокрой зеленой травке, одуванчикам, василькам, клеверу, трехцветным лесным фиалкам. Снова затрепетали крыльями бабочки, залетали синими вертолетиками стрекозы, деловито зажужжал мохнатый бомбовоз-шмель.

Прошагав по мокрой траве, молодой человек вышел на дорогу, направляясь обратно в усадьбу, и, не пройдя и десятка шагов, услыхал за спиной скрип тележных колес. Кто-то ехал. Беторикс обернулся, посмотрел на запряженный медлительными волами воз, доверху груженный глиной. Не простая это была телега, с бортиками – именно для перевозки глины, галлы вообще славились своими плотницкими умениями. Дома, правда, строили кое-как, мазанками, зато лодки да телеги ладили – любо-дорого посмотреть. Римляне здесь много чего заимствовали, и все названия повозок у них были галльские.

Волов вел под уздцы голый по пояс подросток со спутанными волосами, смуглый и худющий до невозможности – можно было пересчитать ребра. Завидев перед собой благородного господина, парень тут же бросил поводья и поклонился почти до земли:

– Здоровья тебе да пошлют боги, о, благороднейший.

Обычная, ничего не значащая фраза – просто вежливо поздоровался.

Беторикс тоже отозвался вежливо, только так, как благородному мужу полагалось разговаривать с простолюдином:

– И ты раньше времени не помри, парень. Откуда будешь?

Подняв голову, подросток неожиданно вздрогнул… но ничего не спросил, просто пояснил, из какой он деревни.

– Та, что за старым дубом, о, благороднейший господин.

Деревеньку ту Беторикс помнил – как-то даже пару раз заезжал, точнее – проезжал мимо. Естественно, проезжал не один – с супругой, со свитою. И этот тощий парнишка, по идее, должен был бы их всех запомнить – древние люди всегда отличались крайней наблюдательностью, а как же, ведь от этого часто зависела жизнь.

Так-то оно так, и этот тощий парень, скорее всего, что-то мог бы поведать, но… Но не расспрашивать же его на виду у чужих амбактов, сделать такое для благородного – значит потерять лицо. Поговорить, конечно, с возчиком надо… но позже и где-нибудь в безлюдном месте, скажем – на той же лесной дорожке. Пока парень разгрузится, пока то да се – пройдет час или даже больше, слуги во все времена поспешать в делах не любили. Часа полтора, а то и два с этой глиной провозятся, за это время можно и голод, и жажду утолить, а потом неспешно отправиться на опушку, препятствий в этом гостю никто чинить не собирался – только попробовали бы!

Повернувшись, Беторикс быстро зашагал к усадьбе и, миновав все еще лежащие на земле ворота, встретил на своем пути управителя.

– Вернулся, о, благороднейший? Прошу отведать наших яств – что послали боги.

Копченое вымя косули, оленья голова, студень из какой-то жирной рыбины, по густоте напоминавший свинину, маленькие, запеченные в тесте, птички, куропатки с шафраном – все, кроме мяса священного животного – кабана, а также и журавля – священной птицы. Трехрогий журавль – знак принадлежности к древнему роду – был вытатуирован на животе у Алезии, чуть повыше пупка, такой же журавлик синел между лопатками названого братца Кариоликса, Кари.

– Вот тебе наше пиво, благороднейший господин. Прошу, не побрезгуй, – толстый Тимар самолично обслуживал гостя, пусть и незваного, да зато – сразу видно – человека весьма влиятельного и, ясное дело, благородного.

Виталий даже улыбнулся, представив, а чтоб, если он там, на ферме, переоделся бы, скажем, в свитер и джинсы. Как бы тогда его здесь встретили? Скорее всего, навалились бы всем скопом да скрутили, как безродного бродягу, которого можно потом использовать как раба или – лучше всего – принести в жертву. Да, насколько молодой человек знал галлов – те именно так бы и поступили. Если б не одежка, если б не висевший на роскошной перевязи меч, не манера поведения и разговора, однозначно свидетельствующие о высоком положении гостя.

Виталию очень хотелось пригласить управителя за стол, выпить с ним пару объемистых деревянных кружек восхитительного пенного напитка, сваренного, как видно, из последнего в этом году зерна – остальное ушло на посадку. Выпить, посидеть, глядишь, хитрый толстяк и разговорился бы. Если б на дворе стояли иные времена, гость так бы и сделал, однако здесь был не тот случай. Усадить рядом с собой простолюдина – да еще на глазах у всех – значит сделаться с ним наравне, унизиться, для благородного человека это такой позор, что смывается только кровью.