Федор Вихрев - Веду бой! Смертный бой

Для меня бой начался через несколько минут после этой первой стычки. Спешившись с «моего» «бэтээра» (вытащенный со склада БТР-70, оказавшийся, на удивление, в неплохом состоянии), я со своим отделением занял позицию в небольшом кирпичном домике, одной стеной выходящем на площадь, образованную пересечением трех улиц.

Я как раз поднимался на третий этаж, когда моих ушей достигли тарахтящие звуки немецких танков. Т-3, мать его за ногу. Думается мне, это урчание будет мне еще сниться.

— Леха, вали жестянки! — танк-то этот не фонтан, особенно в сравнении с нашими Т-90 или даже Т-62, но если вдарит своими пятьюдесятью «мэмэ» — мало не покажется.

Вслед за коробочками «панцеров» на площади показались и грузовики, из которых сноровисто выпрыгивали фигурки пехотинцев в серой форме.

— Ну, предки, постараемся вас не посрамить, — честно говоря, этот шепот вырвался сам собой, словно ушедшие уже в лучший мир деды и бабушки, все как один воевавшие против гитлеровцев много лет назад, грозно спросили: «Сдюжишь?»

Запихав гранату в подствольник, я с коротким напутствием (в виде не слишком-то и цензурного пожелания) отправил ее в сторону разбегающихся фашистов. Грузовик — к сожалению, уже почти пустой — рванул.

Самого взрыва я не видел — к моменту, когда ваш покорный слуга соизволил открыть огонь, один из немецких танков уже горел, а второй замер искореженной грудой железа. Кроме того, кто-то из соседнего отделения явно использовал «Шмель» — стекла вылетели капитально, чудом не зацепив меня осколками. Поэтому моя граната исчезла в дыму и пыли, известив о попадании лишь грохотом взлетевшего на воздух грузовика.

После этого все слилось в какой-то калейдоскоп картинок. Вот я, прижимая к плечу АКМ, короткими очередями стреляю по противоположной стороне площади, ориентируясь по мелькающим в окнах силуэтам.

Вот я судорожно набиваю магазин после очередной атаки этих сволочей и молюсь, чтобы подмога уже, наконец, подошла.

Вот я и какой-то незнакомый солдат тащим раненого Витьку Соломахина — моего земляка, весельчака и остряка, протащившего на борт самолета фляжку с коньяком и раненного куда-то в грудь одним из расторопных ублюдков в «фельдграу». Черт, стоит опустить веки, как я начинаю видеть его залитое кровью лицо и слышать жуткий посвистывающий хрип. И глаза… выражение его глаз, молящих о помощи.

Потом мы оборонялись в каком-то парке, где я с остервенением садил в дым из подобранного РПК, поддерживаемый грохочущим где-то сбоку АГС, не дающим нацистам прорвать эту маленькую «линию фронта».

Помню сгоревший БТР — мой БТР, прикрывший наш отход и из КПВТ срезавший три немецких танка, прежде чем его накрыли чем-то артиллерийским.

Помню вой самолетов, бомбящих кого-то на окраинах, и помню вызванную этим надежду, что мы продержимся, что навешаем еще люлей ненавистным выродкам.

Помню жуткий вой падающих мин — привет от фашистских минометов. Помню, как в обороняемый дом — то ли третий, то ли четвертый уже (ибо фашистов оказалось не просто много — а охренительно много, и нас просто не хватало, а они все лезли, и лезли, и лезли), влетела граната и наш взводный — которого, кстати, Иваном кличут — в невероятном прыжке подхватил ее и швырнул обратно.

И последняя картинка. У меня кончились патроны, и я наклоняюсь за магазином убитого осколком снаряда бойца. В этот момент в дверь влетает оскаленный немец, с перекошенной каской и ненавистным «Маузером». И я, на каких-то рефлексах, бью его в голову прикладом. А потом еще раз. И еще. И еще. Остановил меня какой-то офицер, блин, не помню, как его зовут. Мужик из прибывшей нам на подмогу бригады, вынесшей немцев из городка к чертовой матери. И к тому моменту вместо головы у нациста была уже кровавая каша, месиво из крови, костей и мозгов. И эту картину я не смогу забыть никогда.

Долбаная война.

Желая как можно скорее завершить бездарное убиение времени в госпитале, я с самого утра, вместе еще с несколькими такими же нетерпеливыми «ранбольными», осаждал заведующего отделением с требованием немедленной выписки. Тот свирепо отбивался, но еще до полудня некоторым из нас все же удалось добиться своего, и я оказался в числе этих счастливчиков. Кроме меня, еще двое выписанных оказались из нашего батальона. Среди них был башенный стрелок БТР, получивший ожоги в самой первой стычке под Мамоново, к счастью, не слишком серьезные, которые, конечно, еще не зажили, но ему удалось добиться разрешения делать перевязки в своем батальонном медпункте. Вторым был лейтенант, командир взвода из 1-й (можно сказать, насквозь «кадровой») роты, которого при штурме Мамоново слегка привалило обломками стены, и пока он пытался из-под них выбраться, надышался газа из перебитой газовой магистрали. По счастливой случайности, бойцы успели вытащить своего командира из-под завала буквально за минуту до того, как газ полыхнул. Помимо отравления газом, у него были многочисленные ушибы, но в целом он еще легко отделался.

Само собой, мы тут же скооперировались и все вместе рванули в ППД нашего 7-го омсп, на улицу Емельянова. На Герцена, где стоял госпиталь, движение было довольно редкое, поэтому мы пробежали до улицы Тельмана, где и сумели поймать машину. Несмотря на войну, рубли были вполне себе в ходу, и даже цены подскочили еще не слишком заметно.

В расположении полка нас ждало разочарование — колонна машин ушла на юг, к месту дислокации 1-го мсб, еще с утра, а ради троих доходяг, как заявил дежурный офицер, никто транспорт специально гонять не будет. «И встали мы под стягом, и думаем — как быть…»

Первая мысль была — снова поймать машину, заплатить, сколько скажет, и прорываться в родной батальон. Автобусы-то наверняка в Мамоново не ходят, а электрички, может быть, до какой-нибудь промежуточной станции и пускают, но даже до Мамоново — это вряд ли. А нам-то надо было еще дальше!

— Э-э, мужики, погодите, — мне в голову пришел вполне логичный вопрос. — Там же наверняка патрули. Как через них проходить будем? Наверняка какие-то пропуска нужны.

Лейтенант тут же подхватил эту мысль:

— Верно! Вот пусть дежурный нам пропуска и выпишет. Пошли!

И мы пошли. После недолгих препирательств и хождений по кабинетам мы обзавелись бумагами с печатью войсковой части и подписью замначштаба. Но на улице, где мы пытались поймать машину, нас ждал облом — никто из водил не соглашался не то что ехать на польскую территорию или хотя бы до Мамоново, но они не горели желанием даже выезжать за окраины Калининграда. Что же делать? Никто из нас не был калининградцем — башнер был родом из Гусева, лейтенант — вообще из Смоленска, а я покинул родной город, перебравшись в Москву почти сорок лет назад. Соответственно, ни родни, ни хороших друзей, которые могли бы подсобить с транспортом, ни у кого из нас не было. Не было? И тут я вспомнил, что с одним из бывших моих одноклассников я все-таки время от времени перезванивался. Раз-другой в год, не чаще. Работал он коммерческим директором крупной фирмы, объединявшей несколько фабрик — мебельных, по производству строительной столярки и еще что-то в этом роде, плюс сеть из собственных магазинов и дистрибьюторских фирм, этим добром торговавших. Кроме того, у него была доля в нескольких бензозаправках и автосервисах, да и другая какая-то мелочь. В общем, человек не бедный. Как-то раз он даже выручал меня с машиной. Может, и на этот раз?