Федор Вихрев - Веду бой! Смертный бой

А потом загрохотало. Особо усердствовал головной Т-80. Его снаряды просто рвали в клочья и сам забор, и здания за ним. Замыкающий танк рывком дернулся вперед и, не спеша, расстрелял верхний этаж, с которого бил какой-то безумный пулеметчик.

Огонь стал затихать. Бронетехника медленно стала приближаться к опорному пункту противника, беспощадно подавляя любые попытки сопротивления.

Одна бээмпэха немного выдернулась вперед, и тут же в ее бочину вмазало из гранатомета. Млять!

Кто-то где-то чего-то заорал. Внезапно бойцы дернулись вперед и побежали. А я? А я — чо, рыжий, что ли? Куда все, туда и я…

Почему-то БМП и танки тормознули, а пехота вырвалась вперед. Это я уже только после боя узнаю, что такой порядок называется «елочка». Это когда впереди идет пехота, а два танка за ними на разных сторонах улицы. Пехота прикрывает танки от гранатометчиков, танки давят снайперов и пулеметчиков. Но это я потом узнаю. А пока бегу, ору и матерюсь. И стреляю куда-то. Ладно, блин, автомат не первый раз в руках держу. Короткими очередями луплю. Этому меня еще в школе военрук научил. Что-то мелькнуло в развалинах. Очередь туда. Внезапно падает тот самый боец, который мне по каске шлепал. Между каской и бронежилетом пуля вошла. Так он и упал — развороченным лицом в небо. А я нырком плюхнулся на пузо в какую-то лужу. Точно штаны менять придется. Магазин сменить! Да, быстрее! Ух, как руки-то трясутся! Приподнялся на локте. Куда-то херачу. Прямо над головой чего-то бахнуло куда-то. Опять все побежали.

Потом все слилось в сумасшедший калейдоскоп. Ничего толком вспомнить не могу. Отрывки только.

Куда-то прыгаю. Выстрел. Кто-то упал. Кто-то корчится и орет, зажимая сизо-красные кишки, змеями вылезающие из разорванного живота.

Какие-то фигурки в прицеле. Еще рожок! Толчок горячим воздухом. Лечу куда-то. Грохот сменяется однотонным гулом…

Обнаружил я себя сидящим на каком-то бетонном обломке. Одной рукой держусь за торчащие арматурины. Другой рукой стираю чью-то кровь с лица. Чью? Мою, кажется. Из носа кровища хлещет Ниагарой. И гул в башке. Чье-то лицо перед глазами. Чего-то говорит, раззявя рот. Не слышу ни хрена. О! Это же Фил! Я ему робко улыбаюсь. И вдруг начинает трясти. В губы тыкается что-то холодное. Потом это холодное обжигает губы, язык, глотку.

Я хватаю за ремень автомат, валяющийся под ногами. Встаю. Иду куда-то, волоча оружие за собой.

Потом падаю и теряю сознание…

Пришел в себя я быстро. Фил вколол какую-то хрень в бедро, потом облил пивом из ведра. Холодным. Извращенец. А чем еще можно обливать контуженного на территории пивзавода? Рядом с Филом сидел на корточках… Шеф! С фингалом под глазом.

— Марлен Ильич? — прошептал я.

— Не ори! — заорал мне Фил сквозь ватную тишину в ушах.

Я попытался подняться, но меня вдруг резко затошнило. Я встал на четвереньки. Постоял, мотая башкой из стороны в сторону. Из носа свисали кровавые сопли. Чета мне даже смешно стало. Только вместо смеха меня вырвало зачем-то.

Потом меня куда-то понесли, небо закачалось, потом вдруг оно закрылось чем-то темным, и меня понесло сквозь время и пространство…

Последующие сутки вертолеты носились по воздуху как угорелые. «Такого не было даже в Ираке… Господи, сколько же раненых…» — думал Кшетуский, когда у него было время на мысли. Когда через пару вылетов он шлангом смывал кровь из десантного отсека, — то авиатехников, которые обхаживали «птички», выворачивало наизнанку.

Можно сколь угодно смеяться над американцами, но одно достойно уважения — они умеют работать быстро, хорошо и много.

Линия фронта менялась стремительно. Русский Медведь проснулся и впал в бешенство. Теперь его не сдерживали НАТО, США и Китай. Натовцам не хотелось думать о том, что теперь Россия — это единственная сверхдержава в мире.

Хотя если подумать…

— Кшетуский! — из дремы Алекса выдернул пилот, только что вернувшийся с брифинга. — Взводи курок — нас придали русским!

Шел пятый день.

«Медэваки» носились по фронту как угорелые — дырок прибавилось, но самое обидное, что это были дырки от своих — и русские, и белорусы, видя «птички», пару раз обстреляли с земли. На одном из бортов из-за этого был тяжело ранен пилот и стрелок, после этого командование американцев подало официальный протест и хотело отозвать борта, но удалось договориться. Теперь днем впереди натовцев шел Ми-8 или Ми-24, а на бортах янкесы нарисовали красные звезды — рядом с белыми, разумеется.

Внизу, словно ожившая кинохроника Великой Отечественной, перепаханные воронками поля, горящие и уже выгоревшие деревеньки, городки и поселки. На шоссе по обочинам видны остовы сгоревшей техники, и не всегда военной… Куда ни глянь — на горизонте столбы черного дыма от пожаров… Кажется, что даже здесь, на высоте, этот запах гари, крови и пороха… Даже здесь чувствуешь себя по колено в грязи. А в голове творится ад.

Буквально три часа назад на руках Кшетуского умер мальчик… Его, тяжелораненого, нашли русские солдаты — он четыре дня был зажат в расплющенной танком машине. Его родители были на переднем сиденье, и…

Вокруг шел бой, и солдаты укрылись за машиной. Их здорово теснили немцы, которые прорывались из котла, но когда они увидели, что мальчик еще жив — смогли контратаковать и обезопасить место.

А затем вызвали «вертушки» — борт Алекса был ближе всех и сел прямо на шоссе. Бой шел в двухстах метрах от вертолета. Медик сделал все, что мог…

— Алекс! — второй пилот вышел на сержанта. — Сейчас смотри по своей стороне площадку — русские передали, что она где-то в центре городка, там зеленая зона, но сам знаешь — что эти под этим подразумевают.

Это был какой-то уютный городок где-то в Литве.

Был… Пока по нему не прошлись «Фенсеры» с ковровой бомбежкой. Но даже после этого по окрестностям работали минометы…

«Вертушка» промчалась над русскими позициями и залетела на край немецких — по ней немедленно заработали МГ, пилотам пришлось набирать высоту, а Кшетускому стрелять куда-то вниз и одновременно материться по рации с русским — вот мат они хорошо понимают.

Выяснилось, что их оттеснили из центра, они окапываются на окраинах и ждут танки.

— Можете садиться на резервной!

— Где (цензура) эта ваша резервная! По нам лупят.

— Ух ты, русский, что ли?

— Да! Где посадочная площадка! Она прикрыта?

— Да, сейчас обозначим зеленым дымом!

Ну, слава богу — над придорожной поляной вздымается дымок, «медэвак» с виража падает на нее как коршун.

Бегут солдаты с ранеными на руках и носилках. Алекс выскочил из «вертушки» и начал показывать жестами, чтобы те пригнули головы и помогли разместить раненых. Их много — «вертушка» набита до отказа.