Александр Харников - Царьград (сборник)

Сказанное мною пришлось по душе Бисмарку. Он обещал оказать нам помощь в международном признании Югороссии и оказать давление на Австрию, чтобы она была более податливой в вопросе Боснии и Герцеговины. Тут я его огорошила, заявив, что Босния и Герцеговина нас мало интересуют.

– Видите ли, герр Отто, – сказала я ему, – будем друг с другом честными. Если вы хотите, чтобы Россия, заметьте не Югороссия, а Россия, не заключала союза с Францией, вы должны порвать альянс с Австро-Венгрией, иначе… Иначе все наши аргументы для графа Игнатьева и императора Александра Второго будут пустым звуком. Франко-русский союз тогда естественным образом образуется в противовес противоестественному австро-германскому альянсу. А что касается желания Австро-Венгрии аннексировать Боснию и Герцеговину, то будем считать, что это ее последнее желание. Вряд ли Вена сможет удержать в повиновении своих разноплеменных подданных. Мы сами еще не решили, что делать с этим ассорти из сербов, хорватов и мусульман, но австрийцам там ничего не светит, – я внимательно посмотрела на Бисмарка, а он на меня, стараясь уловить мою мысль, – или вы считаете, что необходимо поощрять желание двуединой монархии стащить в кучу всё, что плохо лежит? Так можно далеко зайти.

Бисмарк кивнул головой, соглашаясь с моими доводами.

А я продолжила:

– Я полагаю, что Австрия этой возней с Боснией и Герцеговиной мечтает втянуть Германскую и Российскую империи в противостояние. Хочу напомнить вам одно ваше высказывание: «Я не сторонник активного участия Германии в восточных делах, поскольку в общем не усматриваю для Германии интереса, который стоил бы костей хотя бы одного померанского гренадера».

Бисмарк рассеянно кивнул, после чего удивленно посмотрел на меня:

– Браво, фрау Нина, вы так хорошо познакомились с моими речами, что запомнили даже то, что я сказал год назад на заседании рейхстага.

Я ответила Бисмарку, что умные вещи, сказанные умным человеком, стоят того, чтобы их запомнили в веках. Канцлер не без удовольствия выслушал мой комплимент, после чего решил ответить мне своим комплиментом.

– Фрау Нина, я не могу вас понять – смотрю на вас и вижу очаровательную женщину, закрываю глаза и слышу рассуждения опытнейшего политика, которого бы я, не раздумывая, пригласил на службу в свой МИД. Я очень рад, что в новом государстве есть политики, которыми гордились бы и некоторые старые европейские государства.

Я решила закончить обмен комплиментами и вернула Бисмарка к основной теме нашей беседы:

– Герр Отто, что вы можете сказать о вашей дальнейшей политике в отношении Австрии? Как я вам уже сказала, поскольку эта держава настроена враждебно по отношению к русским, то продолжение нынешней политики приведет Германию к тому, что ей придется защищать это лоскутное одеяло в случае возможных будущих конфликтов с Россией и Югороссией.

Бисмарк стал серьезным:

– Видите ли, фрау Нина, – Австрия – это гнилая бочка, в которой бродит и бурлит вино. Весь вопрос в том – насколько крепки обручи, которые скрепляют эту бочку, и сумеем ли мы, стоящие с ней рядом, вовремя отпрянуть от нее, чтобы ее разлетающиеся обломки не покалечили нас, соседей этой бочки.

Я ответила Бисмарку, что один раз подобную бочку под названием Польша уже удалось поделить. Страшно подумать, в какую гноящуюся рану могла превратиться эта страна, впав в анархию. И в данном случае возможен раздел австро-венгерского наследства на троих, включая Италию. А уж ждать ли того момента, когда эта лоскутная империя отдаст концы вполне естественным путем или использовать очередной кризис, так это дело десятое.

– Поймите, герр Отто, Германия много больше проиграет, чем выиграет, если будет поддерживать Вену, ведь жизнеспособность этого государства стремительно катится к нулю. Стоит ли надеяться, что дряхлеющая империя проявит юношескую прыть. А выиграть Германия может намного больше, чем проиграть. Ведь многое из выморочного наследства перейдет к соседям Австро-Венгрии… В частности, как я понимаю, особо вас интересуют земли, населенные теми, кто говорит по-немецки… Россия возьмет себе славян, а Будапешт останется Габсбургам в качестве утешительного приза. Если не захотят – кончат, как Бурбоны.

– Да, фрау Нина, – сказал с ухмылкой Бисмарк, вытирая пот со лба, – вы меня удивили, политика вещь довольно циничная, но надо ли бравировать этой циничностью?

– Герр Отто, – парировала я, – помнится, что вы как-то сказали: «В основе любых политических переговоров лежит принцип «do ut des» [2], даже если для приличия об этом пока не говорят».

– Когда это я говорил? – удивился Бисмарк.

– Еще не говорили? – в свою очередь удивилась я. – Ну, значит, еще скажете.

Бисмарк внимательно посмотрел на меня:

– Фрау Нина, скажу вам честно, я человек не из робкого десятка, но общаясь с вами и вашими соотечественниками, я иногда испытываю чувство робости и даже страха. Вы словно люди из какого-то другого мира. Я даже не беру во внимание вашу совершенную технику. Вот так, походя, приговорить империю, которой исполнилось много сотен лет. Что-то сидит внутри вас такое… Порой я начинаю верить в то, что пишут о вас европейские газеты. Вы, надеюсь, их читаете?

– Естественно, – усмехнулась я. – Но вы же прекрасно знаете, герр Отто, что газеты – это один из видов ведения боевых действий, который хотя физически и не убивает людей, но психологически разоружает их, заставляя порой признать себя побежденными еще до начала сражения. Кстати, не мы приговорили Австрию, просто она стара, больна и погибает от маразма. Мы только поставили диагноз. И он гласит – пациент неизлечимо болен…

Возвращаясь к газетам, скажу следующее, – добавила я, – совершенство нынешних средств массовой информации еще не достигло такого уровня, чтобы добиваться таких глобальных результатов. Один из европейских политиков как-то изрек: «В конце концов, печать для меня – всего лишь типографская краска на бумаге, с которой мы войны не ведем».

– Прекрасно сказано! – восхитился Бисмарк. – А вы не помните, чьи это слова?

Я замялась, вспомнив, что сказано это было самим Бисмарком, правда, десять лет спустя.

Бисмарк, как умный и проницательный политик, заметил мою мгновенную растерянность.

– Фрау Нина, – сказал он, – я чувствую, что вы знаете очень много. Возможно, гораздо больше, чем все ныне живущие на Земле. Я не имею права от вас требовать, но ради всего святого – скажите, кто вы и откуда пришли в наш мир?

Я пристально посмотрела на Бисмарка. Меньше всего он был похож на «железного канцлера». Он как-то обмяк, а глаза у него стали похожи на глаза ребенка, ожидающего чуда у рождественской елки…