Александр Харников - Царьград (сборник)

Конечно, большая часть всех решений в государстве принималась не им, а штурманом и первым помощником. Но именно капитан является «первым после бога», и он отвечает за то, чтобы корабль благополучно добрался до безопасной гавани. И если капитан вышел из строя, то кто-то, имеющий на то законное право, должен был встать на мостике и принять на себя управление.

Подобное бедствие постигло Британию уже не впервые. Шестьдесят лет назад, в самый разгар Наполеоновских войн, в результате постепенного обострения наследственной болезни, именуемой порфирией – в Средние века ее еще называли «болезнью вампиров», – ослеп и сошел с ума дед королевы Виктории, король Георг III.

Правда, тогда Британии было не в пример легче. Флот ее доминировал на море, а на континенте Бонапарту противостоял мощный союз России, Австрии, Швеции, Пруссии и Испании. Все шло своим чередом. Король Георг III, который, собственно, и стоял у истоков борьбы с Великой Французской революцией, хоть и прожил до 1820 года, но так никогда и не узнал ни о Бородинской битве, ни о пожаре Москвы, ни о взятии русскими Парижа, ни о Ста днях Наполеона, ни о Ватерлоо, ни о Венском конгрессе, ни о заключении поверженного корсиканца на острове Святой Елены.

Порядок действий на случай безумия монарха тоже был уже выработан в Британии. Наследник престола, принц Уэльсский, должен был стать регентом, и таким образом заменить свою безумную матушку.

Тогда это был дядя Виктории, будущий король Георг IV. О полном устранении монарха и лишении его всех полномочий речь даже не шла – королевские права и обязанности лишь на время передавались лицу, следующему в очереди на престолонаследие. В нынешней ситуации таким лицом был присутствующий здесь старший сын королевы Виктории Альберт-Эдуард, имевший семейное прозвище Берти.

Но, прежде чем официально инициировать процесс установления регентства, сперва было необходимо убедиться, что психическое состояние королевы Виктории необратимо и безнадежно. В первую очередь этот вопрос волновал самого Берти, отнюдь не рвущегося занять трон в столь непростое время.

– Джентльмены, – сказал он, – нет ли какой-либо надежды на то, что королева снова обретет разум?

– Кхм, ваше королевское высочество, – сказал Уильям Гладстон, – человеческая психика предмет настолько тонкий, что мы можем только предполагать, что случилось с ее величеством на самом деле. К сожалению, наблюдающие ее сейчас врачи не обнаружили никаких признаков умственного просветления. Королева Виктория то ловит у себя под кроватью маленьких русских человечков, то разговаривает вслух с покойниками, в число которых входят ваш отец, император Франции Наполеон Третий, и бывший премьер, виконт Биконсфильд. К несчастью, мы не замечали, что разум королевы уже давно был, как бы это помягче сказать, не вполне в порядке.

Ведь она, к примеру, после смерти вашего отца клала в постель его ночную рубашку, заявляя, что таким способом она поддерживает с ним незримую связь.

А что касается нынешних обстоятельств, то было бы крайне нежелательно, чтобы хоть одно слово, сказанное королевой в припадке безумия, покинуло бы пределы Виндзорского замка. Скелеты, толпами вылезающие из шкафов, – это ничто по сравнению с теми зловещими тайнами, которые в состоянии помутнения рассудка королева может открыть посторонним. Именно поэтому мы с архиепископом Кентерберийским пока не торопимся ознакомить со всеми обстоятельствами этого дела ни лорда-канцлера, ни спикера Палаты общин.

– Мистер Гладстон, – раздраженно сказал принц Уэльсский, – говорите, пожалуйста, поконкретней. В чем именно заключается угроза государству, исходящая от моей несчастной матери?

– А знает ли ваше королевское высочество, – вкрадчиво сказал архиепископ Кентерберийский Арчибальд Тейт, – что Бенджамин Дизраэли, виконт Биконсфильд, совершил смертный грех самоубийства после того, как получил распоряжение вашей матери подготовить убийство вашего высочества, вашей супруги и всех ваших детей. Видимо, еще тогда, в связи с тем, что неудачи преследовали нашу королеву одна за другой, разум ее величества помутился настолько, что она решила, что ваше высочество готовит заговор с целью отстранения ее от власти.

На принца Уэльсского было страшно смотреть. Сделавшись красным, как его мундир, он сидел, беззвучно открывая рот, точно карп, вытащенный удильщиком из пруда.

Уильям Гладстон укоризненно посмотрел на главу британской церкви. Не хотел он доводить дело до такой крайности. Но слово не воробей – вылетело, не поймаешь. Тем более что рано или поздно эта информация все равно вышла бы за пределы Виндзорского замка. Пусть лучше будущий британский монарх узнает это здесь и сейчас, чем ему об этом поведает какая-нибудь желтая газетенка.

– Да, ваше королевское высочество, – грустно сказал премьер-министр, – как ни печально, но это действительно так. И это далеко не самая страшная из тайн, которые невзначай могут вырваться на волю из уст вашей безумной матушки.

Ведь покушение на жизнь принца Уэльсского – это внутреннее дело Британии. Зато признание в организации убийства русского императора Александра Второго сразу же превратит нас в страну-изгоя.

Русские и так о многом уже догадываются и очень многое смогли выяснить. Но признание королевы приведет нас к страшным бедствиям. То, что когда-то удалось избежать вашему прадеду и Питту-старшему, может свершиться сегодня. По моему мнению, то пристальное внимание, которое сейчас оказывает нам Россия, и сложившийся вокруг нее антибританский союз стали следствием участия нашего правительства в этом заговоре. Трусливая попытка свалить все на несчастного Франца-Иосифа привела только к ухудшению и без того плохого нашего политического положения в Европе.

– О, ужас, – только и смог вымолвить потрясенный Альберт, – мы с новым русским императором раньше были очень дружны. А наши жены, как вы знаете – родные сестры. Что же он теперь будет думать о нашей семье?

– Мы денно и нощно молимся за спасение души вашей матушки – нашей королевы, – мрачно сказал архиепископ Кентерберийский, – но, боюсь, что в данном случае грехи ее оказались слишком тяжкими.

Как уже сказал сэр Гладстон в нашем парламенте: «Господь не с нами», – и мы всеми силами стремимся смягчить Его, разгневанного преступлениями вашей матушки. Молитесь и вы, ваше королевское высочество, ибо грехи королевы тяжки. Самые же главные из них – грех гордыни и грех тщеславия, поразившие нашу страну. Как когда-то Господь одним дуновением своим разрушил пораженную этими грехами католическую Испанию, гордившуюся своим могуществом и богатством, так сейчас его жертвой стала наша Британская империя, пораженная той же болезнью. Смиритесь и примите как должное, ваше королевское высочество, то, что именно вам придется исправлять сделанные вашей матерью ошибки и врачевать нанесенные ею раны. Несите смиренно ваш крест, и Господь возблагодарит вас за труды.