Владимир Чистяков - Попадают по-разному

– Порубить – и в костёр. Раз верёвки есть уже – поднимите моё боевое знамя. Отнесите пятисотенному наверх, с древка она сама снимет, – добавляет тише, так, чтобы слышали только те, кто рядом, – а то тяжеловата я стала по верхам лазать. Но если патриарха этого словим – я слов на ветер не бросаю, на самую высокую колокольню залезу, и скину оттуда. Только задушу сперва.

Родной брат Госпожи лом узлом завязать может. Когда Верховный руками повела, мне стало непонятно кто у кого учился.

Динка падает на колени хрипя и хватаясь за горло. Верховный закрывает её, одновременно выхватывая "Молнию".

– Тревога! Покушение!

Телохранители вокруг них. У меня пистолет в руке, озираюсь по сторонам. Оборонительный квадрат уже выстроен. Только Живодёр стоит столбом, впившись глазами в место, где была Динка.

– Обыскать тут всё! Ещё раз.

– Не надо, – насмешливый голос Динки, – Живодёру лучше помогите, пока его удар не хватил. Разыграла я его, – и смеётся, руки в бока уперев.

– Объяснения, – голос Верховного просто вымораживает всё вокруг.

– Так сама всё знаешь, – уже попросту хохочет Маленькое Чудовище, – он так хозяев ненавидел, что душу врагу рода человеческого продать хотел. Как к нам попал – - думать стал, будто демонам служит. А по вере, демон в освящённый храм войти не может. Вот и решила пошутить.

Он как во двор въехали, только и ждал, когда ты или я через порог храма шагнём. Удостовериться хотел, не покарает ли нас господь, вдруг мы не люди.

– Дура, – сквозь зубы бросает Верховный, убирает оружие и совершено буднично заходит внутрь.

Живодёр себя уже взял себя в руки.

– Пошли! – забегает в храм вслед за матерью.

Живодёр идёт за ними. Медленно, и как пьяный, пошатываясь. Но он не пьян. Не пьёт никогда.

Только от крови пьянеет.

Который раз внутри храма. Чаще мимо проезжала. Большей частью, горящих уже. Что можно находить в обозревании кучи бородатых и безбородых уродов? Пропорции тел и лиц искажены везде где можно и нельзя. На свитках – какие-то каракули старым вариантом слоговой азбуки.

Изображения висящего на кресте тощего человека. И этому уроду они поклоняются? Насколько я их тексты помню, чрезвычайно почётным считается умереть за веру каким-нибудь мучительным способом. М-да, у сочинителей да рисовальщиков как какого-нибудь святого мужа убивали, фантазия богатейшая. Особенно, если учесть событие было за сто-двести лет до момента написания, а то и вовсе на погибшем архипелаге происходили.

Живодёр и то многого на людях не применял. Пусть, его не слишком хорошо знаю, но он здесь родился, да и многие сцены пыток да казней тут вполне изображены.

Входя, Живодёр задерживается на несколько мгновений. Шаг замедлил, за одну из пряжек взялся, словно одни из ножен отстегнуть хотел.

Неужто, и правда, когда-то этой тощей тушке молился? Им же, вроде, нельзя с оружием в храм входить.

Нет. Встрепенулся Живодёр. Снова прежним стал. Только первый шаг сделал чуть меньше, чем обычно. Пошёл дальше к Динке, с каждым шагом ступая всё увереннее.

– Что это за медный обруч на цепи во к той роже бородатой на блюде привешен? – разносится под сводами звонкий голос дочери Верховного.

– Это отсечённая голова великого пророка, – Живодёр привычным голосом отвечает.

– Жалко, не мной отсечённая.

– Это четыреста лет назад было. Да и пророков давно уже не было.

– И больше не будет. Ты про обруч давай.

– Это от болезней головы. Надо надеть и помолиться. Ну, или если покаяться надо.

– Жаль, раньше не знала. То-то я удивлялась, что у них вшивых столько.

– Чтобы сделала, знай раньше, – хм, а ведь стоит Верховный довольно далеко от дочери.

– Как что? Прокажённых бы нашла, и сюда заслала. Ходили бы по святым местам, целовали бы да мерили подобное. Сама же говорила, проще всего болезнь подцепить через выделения носа и рта. Как раз при поцелуе! – злое-презлое лицо у неё, с десяток разбойников одной улыбкой бы распугала, – Они какого-то святого в виде льва рисуют, вот и развелось бы тут морд львиных. Жаль, болезни нет, чтобы головы на бараньи походить начинали. Вроде, и в виде барана кого-то рисуют.

– Есть и такой. Хотя бы запомнила, как проказа распространяется, и то хорошо. Что ты предлагаешь смысла не лишено, только слишком долго и не особо годно.

– Зато, малозаметно. Через годы не вспомнит, где заразу подцепил.

Они сжигают тела прокажённых и их вещи. Да и головы не у всех болят. Но верно, поцелуи этой мазни способствую развитию заразы. При разных болезнях разных святых полагается целовать… Знаете, что я сделаю, когда город возьмём? Несколько храмов я им оставлю. Те, что поменьше. И отдам туда часть икон, которым молятся при разных болячках. Если на то пошло, у меня есть и такие, от которых и проказу можно подцепить. Думаю ещё, тут их применить, или мирренам в подарок отослать.

– Доски-то все целовать будут. А те, кто нам захотят служить, первым делом будут храмы десятой дорогой обходить. Умно!

Сама же говорила, как у них недавно куча народа померла от холеры, ибо считала лучшим средством лечения поцелуй чего-то там чудотворного.

– Не без этого. Но с холерным и просто в оном помещении быть опасно. Касаться там его, рук не мыть, выгребные ямы не чистить.

Динка притворно морщится.

– Хорошо, что их за стенами так много – любая зараза, стоит ей появиться распространиться мгновенно. Да и мы в стороне стоять не будем. Крепость губит засевшее войско, отдавая противнику полую свободу действий вне стен, а войско губит крепость, проедая запасы и медленно самоуничтожаясь.

– Кажется, я поняла, зачем ты притащила весь осадный парк Безглазого. Тухлятину с тяжёлых камнемётов за стены кидать.

– Главным образом, они мне просто нужны где-то поблизости. Им хорошо платили, и присяги ему не забыли. Таких просто опасно оставлять за Линией.

– Предлагала же всех сдавшихся перебить.

– Умеющий строить камнемёт сумеет построить и водяное колесо. Ты же не можешь ни того, ни другого, – резко бросает Верховный.

На тех, кто других городов не видел, этот мог бы произвести впечатление. То есть, на кого-то другого. Высокие стены – хорошо против тех, у кого и деревянные не везде есть.

Против нас же… Эрескерт говорит, дать ему бесконечное количество пороха – город за несколько месяцев превратится просто в кучу камней. Местами закопчённую.

Я видела, как пушки рушат стены, а мортиры бьют навесом внутрь крепости. Главное стрельбище – возле старой крепости, бывшей здесь до основания столицы Верховного и Замка Ведьм. Знаю, любую крепость можно улучшить, насыпав перед старыми башнями пятиугольные нового образца.

Здесь так делать не стали. Ещё Чёрная Змея присмотрела это место для проверки новых орудий. Хотела и мастерские сюда перенести. Не успела.