Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы. Книга четвертая (СИ)

— Не зарывайся, Савва. Не вражеский город берем на шпагу. Чем меньше в городе будет разрушений, тем лучше для нас.

— Теряем темп, экселенц, — возразил я.

— Этого не бойся. Территория мятежников и так усыхает как выкинутая на пляж медуза на солнце. Сама по себе. Завтра подойдет Бьеркфорт со своими передовыми полками и будет легче. Да и фельдмаршалу остался всего один дневной переход до вокзала. Если пешком идти будет. Ты мне лучше другое скажи… Ты молодой, глазастый. Не заметил ли чего странного? — Заметил, экселенц. Очень много пулеметов системы 'лозе' у мятежников. Намного больше штатной численности. Это только те, что попали к нам трофеем. Тяжелые они, тикать с ними неудобно. Вот и бросают их инсургенты.

— Что ты хочешь этим сказать? Конкурента топишь? — Ничего, экселенц. Просто констатирую факт. Как там Ремидий? — Крепкий старик. Очнулся и первый его вопрос о тебе. Цени.

— Ценю. Его надо домой отвезти. Там климат для выздоравливающего лучше.

— Очистим столицу от мятежников тогда сам и увезешь. Устраивает тебя так? — Лучше всего.

— Тогда оставайся на месте. Менять командование сейчас глупое дело. Выспись ночью, как следует, завтра тяжелый день будет. Повесил трубку на рычаг и усмехнулся. Дело ясное, что дело темное… Темнит что-то Молас. Посмотрел на любопытствующие глаза лейтенанта Форша и сказал.

— Батареи в телефонах поменяйте, садятся. Будут меня искать я в своей городской резиденции. Координатором на хозяйстве остаетесь вы, лейтенант. Вздохнул. Подумал немного и спросил.

— Что интересного записали ваши 'слухачи' из телефонных разговоров? * * * Небо обложило тяжелыми облаками и снова сверху полетели 'белые мухи', и мне показалось, что это довольно странно, что раненая лопатка всегда у меня всегда болит перед дождем и никогда перед снегопадом, хотя если вдуматься, то это явления одного порядка. Осадки. Расслабиться не давала фраза Моласа 'о странном'. Так что прежде чем попасть на место ночлега я объехал на БРЭМ посты по периметру и задал там всем караульным тот же вопрос. Никто ничего особо странного не узрел. Полюбовался на речные мосты и гранитные набережные, покрытые свежим снегом. Прикинул, что именно ночью их вполне можно было взять с помощью бронетехники 'на рывок', так как пушек там у мятежников не стояло. Но у командования свои тараканы по извилинам бегают и расчеты у них не только боевые, но и политические, о которых я совсем не осведомлен. В графском особняке меня ждал остывший ужин и хозяйка с претензиями. Хозяйка… здравствуй хозяйка… Вот уж не ждал не гадал.

— Раз вас видеть, баронесса, — кивнул я.

— Не разделите ли со мной вечернюю трапезу? Баронесса Тортфорт в темно-вишневом панбархатном платье, блеснув при свете трех масляных рожков хрустальной люстры рубинами длинных серег, кивнул в согласии, и присела за стол напротив меня. Эта холеная женщина мало напоминала уставшую сестру милосердия из санитарного поезда с ее огрубевшими руками. Но была так же красива. И если красота моей жены была ясная, чарующая и веселая, то красота баронессы несла заряд будоражащий мужское половое чувство с некоторым трагизмом, заставляя оборачиваться на ходу и стоять соляным столбом.

— Вы разочаровали меня, барон, — сказала она, когда слуга налил ей в бокал рубинового вина, и она сделала первый микроскопический глоток.

— Чем же? — удивился я.

— Вам нужен был герой. Разве имперский рыцарь не подходит под это определение? Ответила она сразу.

— Я думала, что мешаю свою старую загнившую графскую кровь со свежим народным источником, а оказалось что с таким же бароном-вырожденцем, как и мой муж. Никакого обновления крови в моем сыне не произошло. Этим я и разочарована. Зачем вы прикидывались человеком из народа? Там, в санитарном поезде? — Я никогда никем не прикидывался, баронесса. Не имею такой привычки. Бароном я стал уже после нашего нежданного свидания на гинекологическом кресле, — усмехнулся я.

— А так, по жизни, до армии я был всего лишь деревенский кузнец. Крестьянин, если хотите. Кстати не знал, что у меня есть еще один сын. Действительно. Подозревал, но точно не знал. Плодись, Кобчик, и размножайся. Если только тебе эта баба не одевает один орган на уши.

— Сколько у вас сыновей? — спросила баронесса.

— Один родной и один на воспитании.

— Одно меня утешает, что вы сделали за то время что мы не виделись, великолепную карьеру, какой мой муж не мог добиться, несмотря на всю протекцию своей многочисленной родни. Были фельдфебель, а теперь полковник. Вы, наверное, не играете в карты? — Нет. Не люблю азартных игр. А карьерой я обязан батальонному инженеру Вахрумке.

— Вы не смотрите на меня, полковник. Ешьте. Я вижу что вы голодный. А мы уже все поужинали.

— Спасибо, — я взялся за вилку.

— Только я не полковник, а капитан-командор воздушного флота. Приготовлено было действительно вкусно. Баронесса смотрела, как я ем с выражением простой русской бабы, любующейся на то, как ее мужик вечеряет после работы.

— Мой дурак конфликтовал с Вахрумкой, а с ним надо было дружить.

— Я спас Вахрумку от плена. А он просто перевел меня в ольмюцкую армию. Кстати от преследований вашего мужа. Кто тогда знал, что простой инженер есть молочный брат ольмюцкого кронпринца. Ныне нашего императора.

— Вы имеете выходы в эти сферы? — Вам чем-то надо помочь? — Помогите своему сыну, не мне. С тех пор как мой муж пропал без вести на фронте, нам перестали перечислять часть его денежного содержания по аттестату. А пенсия положена по потере кормильца, только если доказано что офицер погиб. Тортфорты отказались мне в этом помогать. Мы вообще не любим друг друга.

— Ваш муж, баронесса, жив. Он в плену, — сообщил я ей.

— Какая жалость. Я так надеялась, что он наконец-то сломал себе шею.

— О какой сумме идет речь? — Три — четыре, может пять золотых в месяц. Я понимаю, что деньги невеликие, но в нашем стесненном положении и они не лишние. Муж все промотал. И свое состояние и мое. Через несколько лет я смогу отдать сына в Пажеский корпус. Тогда можно будет продать этот дом, мой родовой дом как урожденной графини Зинзельфорт, и купить себе что-либо поскромнее в пригороде, а то и вообще в другом городе. Гоблинце к примеру. Или вообще уехать к теплым морям в отвоеванный у Винетии Риест. Я не люблю зиму. Мне постоянно хочется тепла.

— Вы покажете мне своего сына? — Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь… Идемте. Его спаленка на третьем этаже, — она встала из-за стола. Все такая же стройная, прямая, тонкая… В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.